Тайны Луны - Алим Войцеховский

«Это удивительное путешествие. Удивительное от начала до конца. Но, пожалуй, самое главное, что я испытал, это особое состояние невыразимой радости на фоне безмерной усталости. На меня нашло интуитивное озарение, которое позволило мне понять сущность истины. Я осознал, что жизнь на Земле не простая случайность… Поле моего сознания расширилось, и я понял, что достаточно один раз в жизни испытать подобное состояние, чтобы признать его реальность…»

Сущность истины… Что скрыто за этими словами? Что хотел сказать Митчелл или что он недосказал о прочувствованном и пережитом там, на маленькой безжизненной планете?

После полета Джеймс Ирвин перенес два инфаркта, часто недомогает, старается не работать более 2–3 часов подряд, как и многие его коллеги по отряду астронавтов, избегает встреч с журналистами. Впрочем, встреч эксклюзивных, иные случаются. На вопрос, что ему запомнилось более всего в чужом и безжизненном мире Луны, отвечает неторопливо, как бы возвращаясь к событиям теперь уже далекого 1971 года:

«Самое напряженное — это обратный старт, когда мы оторвались от Луны, я внутренне поверил, что вернусь домой, в Штаты. Да, поверил только тогда, хотя нужно было еще состыковаться с основным кораблем. Это сложный этап. Пожалуй, даже самый сложный и напряженный. У тех, кто летал перед нами на «Аполлоне-14», стыковка получилась лишь с шестой попытки. У них, правда это случилось по дороге к Луне, и тогда можно было прервать полет. В центре NASA уже склонялись к тому. Господь Бог избавил нас от неприятностей».

Слова «Господь Бог» Ирвин произнес с каким-то особым чувством, за которым скрывалось нечто большее, чем просто пережитое. Это была убежденность в могучей силе Творца, который жил в нем, «подключался к его мозговому коммутатору, соединяясь напрямую с душой». Это он скажет потом. А говоря о работе на Луне, признался:

«…Очень устал. Мы со Скоттом (Скотт Девид являлся вторым пилотом лунной кабины. — А. В.) никак не могли справиться с буром. Он застрял в лунном грунте, оказалось, что глубже двух метров лежит сплошная скала… вытащили, но то была нечеловеческая работа…».

Джеймс Ирвин приезжал к нам с необычной миссией. Вскоре после завершения полета «Аполлона-15» он ушел из NASA и стал баптистским проповедником. Бывший астронавт основал всемирную религиозную организацию «Высокий полет» и колесит по свету, проповедуя свои идеи.

Впрочем, слово «идея» Ирвин отвергает и считает:

«…Бог — это личность. Личность, а не идея. Это Высшее Существо, с которым можно иметь личные отношения. Он сдерживает и покоряет нас. И мы покоряемся ему и принадлежим ему лично… Идея — пустота. Она — ничто, с ней не поговоришь, не обменяешься мнениями. Поменять Бога невозможно, он в нас…»

А в заключение беседы Ирвин сказал Реброву такую фразу:

«Важнее Богу быть на Земле, чем человеку на Луне!».

Чарлз Дьюк оказался доступным и откровенным собеседником. Охотно отвечал на все вопросы, не хитрил, не уходил от темы:

«Для покорения Вселенной одного разума недостаточно, здесь не обойтись без веры. Там, на Луне, меня внезапно охватило чувство, что я не одинок в этом бесконечном мире, наполненном великой мощью. И эта ни с чем не соизмеримая мощь знает, кем я был, начиная с моего самого отдаленного прошлого и кончая будущим, которого я еще не знаю. Я был озарен каким-то ярким светом. Затем мало-помалу, час за часом пребывания на Луне яркость этого света стала ослабевать, и к концу нашего пребывания там он пропал совсем.

Сам не свой от радости, ходил я по поверхности Луны. Каменные глыбы, абсолютная тишина. Все вокруг нетронутое, чистое такое, каким сотворил Бог.

Все это казалось мне более чем странным. Соединение в одном человеке научного и божественного вроде бы и не столь уж ново. В течение веков ученых всех мастей объединяла одна общая цель — провести «естественную» границу между духом и материей. Современная наука тоже берется за изучение проблем, которые еще не так давно были уделом метафизики. Их много. Это вопросы, разрабатываемые в науке о материи и астрофизике, касаются причинности природы реального, происхождения и судьбы Вселенной, понятия случайности и закономерности в сопоставлении с порядком и хаосом и так далее».

Далее Дьюк говорил, что разум должен во что бы то ни стало привести нас к Богу. Ребров не вступал в дискуссию, а лишь задавал вопросы. Он, в частности, спросил у Дьюка:

«Как вы пришли к своим убеждениям?»

Дьюк ответил:

«Не сразу. Все началось с одного собрания в теннисном клубе, который недалеко от моего дома в Нью-Браунфельсе. Там говорили о Боге. Я остался послушать. Вернувшись, поймал себя на мысли, что услышанное не оставило меня равнодушным. Я размышлял. Однажды я спросил себя: «А что ты знаешь о Нем?» Я стал читать Библию, другие книги, а садясь за руль автомашины, убеждал себя: «Ты должен понять!». С этого и начался процесс познания или прозрения. Он чем-то напоминал учебу ребенка, пришедшего в школу: сначала азбука, потом цифры, затем высшая математика. Это сложно объяснить, но это так».

«Допускаю, — согласился Ребров. — Церковь считает, что она доказала: Бог существует, но…»

«А разве это не так? — перебил Реброва Дьюк. — У вас есть убедительные доказательства обратного?»

Ребров тут же возразил:

«Я о другом. Если разум утверждает, как вы говорите, что Бог есть, то он должен сказать нам, кто он такой, как он выглядит».

На это Дьюк ответил следующее:

«Бог есть целостность, но у каждого свой облик Бога… Я вижу Бога-любовь там, где вы созерцали Бога-знание…»

Астронавт, побывавший на Луне, выступает в церквях и на молитвенных собраниях по всему миру, он частый гость радио- и телепрограмм… Приезд Дьюка в Москву в июле 1992 году был связан с миссией «Возрождение-92». Ее цель была в содействии широкой проповеди Евангелия, духовному обновлению и принятию членами общества верующих христианских ценностей и норм морали. Так значилось в рекламных проспектах, которые он подарил Реброву.