Яд для Наполеона - Эдмундо Диас Конде

Сказано — сделано. Поздним вечером того же дня Жиль лег спать на новом месте, в Лонгвуде. И с того же самого дня длинные вечера затяжной зимы, проведенные в его обществе, возможно, перестали казаться императору, физически и морально страдавшему от климата и бездеятельности, столь долгими и тягучими.

К наступлению весны Жиль уже, на пару с Монтолоном, заправлял винным хозяйством Бонапарта, что свидетельствовало о высшей степени доверия. Поскольку они проводили много времени вместе, Бонапарт изъявил желание, чтобы у Жиля был второй ключ (первый находился у графа) от буфета с напитками.

Все, что касалось вина и связанных с ним тонкостей, всегда было в Лонгвуде под особым контролем. Сам Наполеон отлично знал, что отравление вином — весьма распространенный способ устранения неугодных. И никогда, по принципиальным соображениям или из-за недоверия к своему окружению, не пил другого вина, кроме как из собственных запасов. Особенно он ценил «констанцию» и сожалел, что вино, изготовляемое из винограда, произрастающего в Южной Африке, подходит к концу. Последняя партия, присланная Лас-Казом перед отплытием в Европу, пришла в порт назначения в плачевном состоянии. Так что довольствоваться приходилось, в основном, бордо.

Констанция или бордо — Жиля, по большому счету, не волновало. Главное — определиться, где и как подмешивать мышьяк, прежде использовавшийся для борьбы с крысами и уже имевшийся в его распоряжении. Мышьяк не имел запаха, был бесцветным и безвкусным. Во всем остальном идея отличалась предельной простотой и состояла в том, чтобы поить жертву ядом изо дня в день малыми дозами. Постепенно накапливаясь в организме, он приведет к летальному исходу. Чтобы избежать разоблачения, Жиль намеревался неукоснительно следовать приемам маркизы де Бринвилье. Иными словами, планировал «перманентное» отравление, симптомы которого медики в те времена не умели распознавать (чем прекрасно умела пользоваться эта знаменитая отравительница).

Поначалу он думал сыпать отраву в бочки. Однако винный склад и, соответственно, розлив в бутылки контролировал Монтолон. А посему в его распоряжении могли оказаться только бутылки. Монтолон, в ответ на обвинения в расточительстве, завел обычай — недопитое не выливать, а затыкать пробкой и подавать на следующий день. Жиль приноровился к таким порядкам, и каждая початая бутыль, прошедшая через его руки, выходила «заряженной» щепоткой мышьяка.

Подобная практика не исключала рисков, в том числе и связанных с привычкой Бонапарта пить вино, разбавленное водой, что смягчало действие мышьяка, замедляло процесс отравления. С другой стороны, выбора у Жиля, в сущности не было, не говоря уже о том, что он сам был заинтересован в неспешном продвижении дела. Время работало на него, способствовало укреплению доверия Бонапарта, а стало быть — достижению заветной цели.

Однажды Жилю все-таки подвернулась оказия всыпать мышьяк прямо в бочку. Он не преминул ею воспользоваться, но все едва не закончилось столь плачевно, что ему в голову больше не приходила мысль попытаться еще раз. Граф де Монтолон, надо отметить — опытный интриган, по чистой случайности не застиг его за раскупориванием одной из бочек. И прошло немало времени, прежде чем Жиль оправился от перенесенного потрясения.

— Жиль, брось там копаться и лучше помоги мне. — Император шел, опираясь на бильярдный кий. — Ноги у меня с каждым днем как будто наливаются свинцом. Ого, уже одиннадцать. Пора и обедать. Али! Маршан! Заснули, что ль, бездельники?

С той поры как Жиль убедил его заняться, для поддержания физической формы, работами в саду, к повседневному гардеробу императора в изгнании — любимым туфлям из красного сафьяна и шлафроку — добавилась широкополая шляпа.

— Проголодался, наверное? Ты, мой друг, встаешь раньше меня.

— Старая привычка, сир. В Америке нельзя иначе.

— Многообещающая Америка! Земля, где человек сам делает себя. Не так, как в этой дряхлой Европе. Как ты думаешь, в Новом Орлеане меня в этой шляпе могут принять за плантатора?

— Полагаю, если бы вы даже пожелали, вам не удастся долго оставаться неузнанным.

Жилю давно хотелось присесть. Он единственный из всего дома к половине шестого — моменту пробуждения императора — уже был не только на ногах, но и трудился в поте лица на паре акров земли, занимаемых садом. Готовил для него удобрения, выкапывал ямы, в которые он потом будет сажать фруктовые деревья и дубки. Выбирал растения, требовавшие пересадки, и, разумеется, приглядывал за его любимыми розами.

— Мои прудики… как они тебе? А, что скажешь? — распираемый гордостью, Бонапарт обвел рукой два недавно появившихся в саду декоративных водоемчика: при создании одного из них по его предложению была использована старая ванна.

— Это — инженерное сооружение, сир.

— Ну, скажешь тоже…

— Искренне горжусь, что помогал вам. Проложить трубы для подвода воды и искусственного орошения — блестящая идея, — пел дифирамбы Жиль.

— Признаю: мысль о прокладке трубопровода и установке водоразборного крана принадлежала тебе. Но общее руководство… черт побери!.. Кто осуществлял?..

И оба разразились смехом.

Хотя жара стала почти нестерпимой, Бонапарт накинул на ноги плед.

— Почему у меня постоянно мерзнут ноги, Жиль? Можешь мне сказать? Эти горе-эскулапы медленно, но верно сводят меня в могилу. Я всегда с подозрением относился к медицине, но сейчас мое недоверие распространилось и на самих врачей.

— Ваше отношение, сир, закономерно. Что они знают об истинном состоянии нашего здоровья? Симптомы бывают обманчивы. Это я усвоил с детских лет. Все друзья моего приемного отца были медики.

— Знаешь, что я думаю о своих врачах? Все они на службе не у меня, а у британского правительства. Ах, как я сожалею, что уехал О’Мира! Он хоть и англичанин, но отличный специалист. Именно поэтому губернатор и выжил его со Святой Елены. А этот новый… Антоммарки? Не слишком ли много он о себе мнит?

Жиль незаметно оглядел собеседника — великий человек показался ему как никогда изможденным: лицо отдавало желтизной, дряблые щеки отвисли, суставы распухли.

— Но он к вам расположен, сир.

— Так уж ли это важно? Полагаю, то же самое можно сказать и о двух присланных мне священниках. Но разве благорасположение способствует тому, чтобы постичь хоть что-нибудь из богословия под руководством этих двух надутых индюков?

Жиль, пытаясь подавить смех, приложил ко рту ладонь. От Наполеона его реакция не скрылась, и слега склонив голову, он задержал на нем взгляд.

— Скажи мне, Жиль. Ты действительно совсем не помнишь свою мать?

В тот миг в столовую торопливо вошел Маршан, а следом за ним — Сен-Дени со всем необходимым для сервировки стола.

— Что у нас сегодня? — поинтересовался Бонапарт.

— Суп «а-ля королева», крылышко цыпленка и баранья нога, ваше величество, — перечислил Маршан.

— Принеси мне только суп. Но чтобы с пылу с жару. И больше ничего не надо.