Ложная память - Дин Кунц

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 63 64 65 66 67 68 69 70 71 ... 206
Перейти на страницу:

Все это Дасти понимал, но не мог сказать Марти сейчас, а возможно, и никогда, потому что сказать об этом означало признаться, что он распознал ее самые потаенные уязвимые места. Это знание означало жалость и нанесло бы ущерб ее достоинству, как всегда бывает с жалостью. Она знала, что он это знал, и знала, что он знал о ее знании; но любовь становится глубже и сильнее, когда нам хватает мудрости, и чтобы говорить то, что должно сказать, и чтобы знать, чего никогда не следует облекать в слова.

И поэтому Дасти завязал черный галстук в торжественном молчании.

Когда Марти была надежно связана, она повернулась на бок. Из ее закрытых глаз все так же текли слезы. Валет подошел к кровати, задрал морду вверх и облизал ей лицо.

И лишь теперь из ее уст вырвалось рыдание, которое она столько времени подавляла, но это было лишь наполовину рыдание, потому что наполовину оно было смехом. А последовавший затем звук уже был больше смехом, чем рыданием.

— Мой усатый-бородатый мальчик. Неужели ты знаешь, что твоей бедной маме нужно, чтобы ее поцеловали, мой сладенький?

— А может быть, он учуял в твоем дыхании остатки аромата моей поистине прекрасной лазаньи? — спросил Дасти, надеясь подбавить кислорода в огонь просветления и заставить его гореть ярче и дольше.

— Лазанья или чистая любовь собаки, — ответила Марти, — мне совершенно неважно. Я знаю, что мой маленький мальчик любит меня.

— Твой большой мальчик тоже любит тебя, — заметил Дасти.

Наконец-то она повернула голову и посмотрела на него.

— Благодаря этому я и смогла уцелеть сегодня. Мне было нужно то, что мы сделали.

Он сел на край кровати и взял ее за связанные руки.

Через некоторое время ее глаза закрылись под тяжестью усталости и патентованных пилюль.

Дасти поглядел на стоявшие на тумбочке часы, которые напомнили ему о проблеме потерянного времени.

— Доктор Ен Ло.

— Кто? — переспросила Марти, не открывая глаз.

— Доктор Ен Ло. Ты никогда не слышала о таком?

— Нет.

— Легкий порыв.

— А?

— Волны разносят…

Марти открыла глаза. Они уже были сонными и постепенно темнели от наползающей дремы.

— Или это бессмыслица, или ты не договорил до конца.

— Голубые сосновые иглы, — закончил он, хотя больше не считал, что эти слова вызовут в ней какие-то ассоциации, как это было со Скитом.

— Чудесно, — пробормотала она и снова закрыла глаза.

Валет не вернулся на свою овчинную подушку, а устроился на полу около кровати. Он не спал. Время от времени он поднимал голову, чтобы посмотреть на спящую хозяйку или окинуть взглядом тени в дальних углах комнаты. Он, насколько мог, насторожил свои висячие уши, как будто прислушивался к слабым, но подозрительным звукам. Его влажные черные ноздри раздувались и вздрагивали, словно пес пытался разобраться в сложной смеси запахов, наполнявших помещение. Он чуть слышно зарычал. Ласковый Валет, казалось, пытался преобразиться в сторожевую собаку, хотя для него оставалось непонятным до конца, от чего же он должен сторожить.

Глядя на спящую Марти, разглядывая ее кожу, сохранявшую все тот же пепельный оттенок, ее противоестественно темные, как свежий синяк, губы, Дасти почувствовал странную уверенность в том, что затянувшееся помрачение разума, в котором пребывала его жена, является не самой страшной опасностью, как ему казалось прежде. Инстинктивно он ощущал, что ее преследует смерть, а не безумие и что она уже наполовину погрузилась в могилу.

Его посетило какое-то сверхъестественное откровение: инструмент ее смерти находится здесь, в спальне, в эту самую минуту. По его шее и спине пробежали колкие мурашки суеверия, он медленно поднялся с края кровати и со страхом посмотрел вверх, почти готовый к тому, что увидит призрак, проплывающий под потолком, — что-нибудь вроде вихря черных саванов, мятущийся облик фигуры, покрытой капюшоном, из-под которого ухмыляется лик черепа.

Наверху ничего не было, кроме гладко оштукатуренного потолка.

Валет испустил еще одно басовитое протяжное рычание, поднялся на ноги и встал около кровати.

Марти безмятежно спала, и Дасти перевел взгляд с потолка на ретривера.

Ноздри Валета расширились, он с силой втянул носом воздух, принюхиваясь, и словно раздулся от этого: его золотистая шерсть ощетинилась. Черные губы оттянулись, обнажив огромные клыки. Ретривер, казалось, видел то смертоносное привидение, присутствие которого Дасти мог только смутно ощущать.

Настороженный взгляд собаки уставился на Дасти.

— Валет?

Даже сквозь пышную зимнюю шерсть Дасти видел, что мышцы на плечах и бедрах собаки напряглись. Валет принял совершенно несвойственную ему агрессивную позу.

— Что тебе не нравится, дружок? Это же я. Всего-навсего я.

Глухое рычание умолкло. Пес стоял молча, но был все так же напряжен, насторожен.

Дасти сделал шаг к нему.

Снова послышалось рычание.

— Это же я, — повторил Дасти.

Собака, казалось, не была в этом уверена.

ГЛАВА 34

Когда доктор наконец поднялся с нее, Сьюзен Джэггер лежала на спине, скромно сдвинув бедра, как будто пыталась скрыть, что они только что были широко раздвинуты. Ее руки стыдливо прикрывали грудь.

Она все еще плакала, но уже не молча, как прежде. Ради собственного удовольствия Ариман позволил ей придать боли и стыду вокальное оформление.

Застегивая рубашку, он закрыл глаза, чтобы слышать те надломленные, похожие на птичьи звуки, которые она издавала. Негромкие нежные рыдания: стенание одинокого голубя под крышей, жалоба чайки, сбитой порывом ветра.

Приказав ей лечь в кровать, он, воспользовавшись методом регрессионного гипнотического воздействия, вернул ее к возрасту двенадцати лет, к той поре, когда она была еще нетронута, невинна, как бутон розы, еще не заимевший шипов. Ее голос зазвучал нежнее, выше тоном; фразы она строила, как рано развившийся ребенок. Ее брови на самом деле стали ровнее, рот — мягче, будто время и впрямь возвратилось вспять. Зелень ее глаз не стала ярче, но взгляд стал яснее, словно из него изъяли тот суровый жизненный опыт, который накапливался в течение шестнадцати лет.

И тогда, спрятавшись под маской ее отца, он лишил ее девственности. Поначалу ей было дозволено слабо сопротивляться, затем активнее: это был страх и смущение ее повторно обретенной девственности. Немного позднее ожесточенное сопротивление было подслащено дрожью чувственности. Доктор произнес несколько слов, и Сьюзен оказалась охвачена все нарастающим животным желанием; ее бедра напряглись, и она выгнулась навстречу ему.

А в ходе дальнейшего Ариман изменял ее психологическое состояние негромкими указаниями, и все время непрерывно ее волнующие крики — крики девочки, впервые познавшей наслаждение от сексуальной близости, — подкрашивались страхом, стыдом, горем. Ее слезы были для него куда нужнее, чем секрет, который выделяли железы ее тела, чтобы облегчить ему вход в нее. Даже во время экстаза слезы были непременным условием.

1 ... 63 64 65 66 67 68 69 70 71 ... 206
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?