Возвращение Пираньи - Александр Бушков

Сдержался. Лейтенант стоял, уставясь не на Ольгу,практически обнаженную, а на него, поигрывая пистолетом, глаза были холодные, жд у щ и е...

В голове у Мазура шла молниеносная работа мысли. Конечно,провинция, захолустные служаки, привыкшие к безнаказанности и хамству, –но все равно чересчур. Чересчур явное презрение к дипломатическому паспорту,без раздумий объявленному липой, чересчур театральна сексуальная озабоченность,чересчур медленны шарящие движения, морды скорее азартные, чем похотливые, парураз оглянулись на своего орла-командира, словно проверяя, правильно ливыполняют инструкции...

Между прочим, именно в республике Санта-Кроче давно томуназад придумали этакий заменитель смертной казни, именуемый «Lеу fugа».Официально вышки в кодексе не существует, но «при попытке к бегству»перещелкали массу народа. Чего проще – нежелательный иностранец застрелен принападении на патруль, против него масса свидетелей, а у него ни одного, да икак объяснишься с того света? Очень похоже... Возможно даже, что, наконец,встретилось на пути то, о чем предупреждал дон Себастьяно, – закулисныеигры разных министерств, потаенные интриги... черт, как же из этоговыпутываться-то?

Сохранять спокойствие пока что, вот и вся премудрость, ждатьследующего хода...

Короткая команда на испанском – и Ольге навалились на плечи,поставили на колени, лейтенант подошел вплотную, жестом приказал, чтобы Ольгинуголову приподняли за волосы, стал расстегивать брюки – опять-таки косясь наМазура.

Мазур отвернулся, хотя далось это невероятно тяжело. Теклисекунды, а в той стороне не слышалось ни борьбы, ни неминуемой возни, словнокинопленку остановили на середине... Полная тишина. И он начал думать, чторассчитал правильно.

Рядом застучали подошвы по старой брусчатке. Краем глазаМазур увидел, что лейтенант направляется к машине, Ольгу уже отпустили, и она спылающими щеками торопливо приводит себя в порядок.

Потом его недвусмысленно подтолкнули прикладом в поясницу,заставили подняться в кузов, толкнули следом Ольгу, попрыгали сами. Машинапомчалась к перекрестку.

Ничего особенного больше не происходило – только один иззащитничков порядка забавлялся, стволом автомата стягивая с Ольгиного плечабретельки платья и лифчика, но Ольга смотрела в сторону столь презрительно, чтонад прытким в конце концов стали посмеиваться свои, и он унялся.

Наручников ни на него, ни на Ольгу так и не надели. Машина,временами включая сирену, вывернула из старого города куда-то в центр. Это неряженые, окончательно убедился Мазур. Они настоящие. Вот только легче ли отэтого?

Вооруженный автоматом часовой распахнул решетчатые ворота,машина, лихо развернувшись, остановилась со скрежетом. Это оказался задний дворчетырехэтажного здания, несомненно, имевшего к полиции самое прямое отношение:две овчарки в больших проволочных клетках, заботливо прикрытых тентом, трилегковушки в полицейской раскраске, маленький четырехколесный броневичок спулеметной башенкой, стоявший в глубине двора, вон прошли люди в форме, необратив ни малейшего внимания...

– Прошу! – с издевательской вежливостью раскланялсялейтенант. – Посидите в камере, пока не появится начальство, – нестану же я из-за вас беспокоить хефе у него дома? А девка тем временем посидитв казарме, нужно же ее обыскать по всем правилам... Пошли, киска, я тебяпознакомлю со специалистами по обыску, у тебя столько тайничков, которыеследует проверить... – Он положил Ольге руку на плечо, запустил ладонь ввырез платья. – Всего хорошего, дипломат!

Интересно, почему он все это, до последнего слова, произнеспо-английски, хотя не мог не знать, что Ольга – здешняя, не мог не видеть ееудостоверения личности?

Не оборачиваясь, Ольга воскликнула:

– Спокойно, и за меня не бойся!

Легко сказать... Мазур двинулся в ту сторону, куда его свеселой бесцеремонностью направили прикладом. Как он ни успокаивал себя –театр, провокация, инсценировка, на душе скребся легион кошек. Рассудок исердце – вещи сугубо разные...

Он вошел в низкую, обитую железом дверь, а там его опятьткнули прикладом в спину, направляя по лестнице, ведущей ниже уровня земли.Вряд ли трудно было бы их обезоружить, показав, что такое скоротечный контактна замкнутом пространстве, – но что потом? Если тут и в самом делезакулисная грызня ведомств, провокация может оказаться особо масштабной иизощренной. Поневоле пожалеешь, что следом не топал Кацуба на предмет выявлениявозможного хвоста. А может, и топал? Но ведь мог и потерять их там, возле ареныдля петушиных боев, когда все смешалось, возникла жуткая сумятица и онидрапанули очертя голову...

Сводчатый коридор откровенно тюремного вида – шеренгатусклых лампочек под потолком, грязь под ногами, черные двери камер с волчкамии огромными засовами. Шаги гулко гремели. Воняло качественно.

Перекинувшись непонятными репликами, провожатые свернули кодной двери, со скрипом отодвинули ржавый засов, распахнули завизжавшую дверь итолкнули Мазура внутрь.

Там было жарко, душно, вонюче. Под самым потолкомобнаружилось окошечко размером с ладонь – добрую его половину закрывали толстыежелезные прутья крест-накрест. Вдоль трех стен тянулись деревянные нары,склизкие даже на вид.

Дверь захлопнулась. Оказавшись здесь единственнымпостояльцем, Мазур обошел камеру по периметру, держась подальше от мятого иржавого ведра, здешних «удобств», снял пиджак, но по размышлении так и оставилего висеть на руке. Подпрыгнул, пытаясь заглянуть в окошечко, – недотянулся, конечно. Стены покрыты рисунками и надписями, свеженькими иполустертыми. Смысл надписей непонятен, но рисунки загадки не содержат –женские органы, мужские, болтающемуся на виселице субъекту, чтобы зрительненароком не ошибся, приданы все внешние признаки полицейского – тщательновырисованы фуражка, петлицы, френч... А вот второго полицейского поставилираком и имеют его, бедного, куда следует с помощью вовсе уж устрашающегомужского естества... «Вива революсьон!» – это понятно... Ага, английскаянадпись: «Говорила Билли мамаша – не езжай к латиносам». Батюшки мои, а вот итри честные советские буквы: икс, игрек и еще кое-что из высшей математики...

Заскрипел засов. Мазур проворно обернулся к двери.

Вошел самый обыкновенный человек средних лет, неброский иничем не примечательный, чем-то удивительно напоминавший дона Херонимо: в серомкостюме, темноволосый, но на здешнего уроженца вроде бы не похож...

В руке он держал две легкие раскладные табуретки – брезентна дюралевых трубках, – тут же бросил одну Мазуру, уселся на вторую,подождал, когда закроется дверь (на сей раз снаружи ее не заперли, оставив дажещель), закурил, поморщился:

– Бог ты мой, как воняет... – и на столь жебезукоризненном английском продолжал: – Что же, Кирилл Степанович, будем вместедумать, как вам выкарабкиваться из столь паршивой ситуации, да вдобавок вашудевушку вытягивать... Это нелегко.