Крымская война. Соотечественники - Борис Батыршин

Лобанов-Ростовский, отрапортовав, стянул пилотскую куртку и небрежно бросил ее на крыло. Эссен покосился на, украшавшие ее новенькие погоны поручика — Великий Князь привел государевы указы о производстве всех участников октябрьских боев на один, а кого и на два чина вверх. Сам Эссен теперь щеголял погонами капитана второго ранга; командир «Алмаза» нежданно-негаданно сделалася контр-адмиралом. Теми же указами для «гостей» устанавливалось денежное содержание в полуторном, а для летного состава — в двукратном, против обычного флотского, размере.

Дозволялось ношение формы и знаков отличия прежнего для них образца, так что морякам пришлось гадать, где раздобыть новые погоны. В ход шли запасные комплекты; из чемоданов извлекали старые погоны, оставленные «на счастье». Об авиаторах позаботился Лобанов-Ростовский — привез из Петербурга два десятка разномастных комплектов. Их по совету Великого Князя изготовили под заказ в мастерских, снабжавших лейб-гвардию золотым шитьем, галунами и прочей мундирной бижутерией.

За нижними чинами «Алмаза» и «Заветного» закреплялся особый статус с производством в старшие унтер-офицерские чины и назначением пожизненного пенсиона. Им тоже оставили привычную форму; более того, Николай, увидев форменки, гюйсы и бескозырки с ленточками, распорядился как можно скорее ввести все это по всему флоту. Офицеры шутили, что они-де собирались произвести революцию в дамских модах, и особенно, в нижнем белье (насмотрелись в XXI-м веке), а вместо этого учинили переворот в нарядах флотских «ванек».

На кожанке Качинского красовались новенькие погоны капитана второго ранга, что немало того смущало. Авиатор всю осеннюю кампанию провел на госпитальной койке — при Переносе форштевень сорвавшегося с креплений гидроплана проломил ему грудную клетку.

Валериан Романович остро переживал свое положение. И, распрощавшись с врачами, легко принял решение — не отправляться в загадочный XXI век с «Алмазом», а остаться здесь, вместе с Лобановым-Ростовским, Энгельмейером, Рубахиным и остальными. Он возглавил авиагруппу «Херсонеса» в нескольких боевых походах, отличился в рейде к Босфору. А когда прибыла экспедиция — изменил призванию морского летчика и принял сухопутную эскадрилью, приданную спешно создаваемой «особой бригаде». Эссен не без оснований подозревал, что главную роль в этом сыграла возможность получить новенький колесный «Финист», аппарат совсем другого класса, нежели те, на которых Качинскому доводилось летать раньше.

— Что ж, поручик, отлично. — комэск благосклонно кивнул. — Теперь вы, князь, готовый пилотяга.

— Какой аппарат ему дадим, Валериан Романыч? — осведомился Энгельмейер. На него Эссен с Качинским свалили заботы по обучению новых пилотов.

Качинский хитро сощурился:

— Напомните, князь, на чем вы начинали обучение? Часом, не на «Фармане»?

Перемазанное копотью лицо Лобанова-Ростовского вытянулось. Суток не прошло, как Рубахин, получивший вместе с должностью помпотеха эскадрильи, погоны инженера-прапорщика, отрапортовал об окончании ремонта старенького «Фармана», прихваченного Эссеном исключительно из жадности. Получив в помощь троих техников с «Адаманта», Рубахин неожиданно обнаружил в своем графике немного свободного времени и посвятил его восстановлению раритетной этажерки. К процессу он подошел творчески: заменил проволочные растяжки стальными тросиками, деревянные стойки — дюралевыми трубами. Все, потребное для переделок, были неправедно добыто на «Адаманте» через новых подчиненных. Кроме того, старичок-«Фарман» получил дополнительные топливные баки, новое электрооборудование, бомбодержатели и носовую турель под спарку «Льюисов». Но главное — место восьмидесятисильного «Гнома» занял трехсотшестидесятисильный М-14, из числа запасных, взятых для «Финистов». Для мощного движка понадобилась усиленная моторама, что в свою очередь, потребовало нового набега на кладовые ПСКР. Просто так, взять и спереть охапку хромоникелевых профилей и фасонного крепежа подчиненные Рубахина не решились. Пришлось, скрепя сердце, произвести обмен: продукты высоких технологий XXI века на десять бутылок лучшего солодового виски, антикварный бронзовый секстан и пару отделанных серебром двуствольных капсюльных пистолетов в палисандровом ящичке (трофеи, взятые при разграблении злосчастного «Фьюриеса»).

Эти усилия не пропали даром. Эссен, поднимавший обновленный аппарат в воздух, клялся, что старичка теперь не узнать. Но Лобанов-Ростовский, и учившийся летать именно на «Фармане», не горел желанием заполучить раритет, хотя бы и прошедший через очумелые ручки эскадрильского Кулибина. Князю полюбился «Сопвич»; он надеялся, что Качинский оставит его за ним, и даже в «экзаменационный» полет попросился на этом аппарате.

Но — не спорить же с комэском? Авторитет Качинского огромен, половина пилотов отряда его ученики. Раз дает «Фарман» — что ж, ему виднее, полетаем…

— Итак, господа авиаторы, — продолжал Качинский. — Два дня нам на сборы. В субботу утром вылетаем в Николаев и дальше, на Одессу. Вы, Владимир Петрович, — обратился он к Энгельмейеру, — проследите, чтобы имущество было погружено на пароход. Здешние матросики с деликатными грузами обращаться не умеют, им только ядра да запасной рангоут ворочать. Приставьте хоть Кобылина наблюдать за погрузкой, и сами приглядывайте в оба глаза.

Энгельмейер вытащил из нагрудного кармана френча ярко-красную гелевую ручку и сделал пометку в блокноте.

— Весь личный состав прошу к пяти пополудни быть при полном параде на плацу, за ангарами. — продолжал комэск. — Проследите, чтобы мотористы не выглядели вахлаками да армеутами. Машины за нами пришлют, и учтите: в авто поместятся только четверо. Кто не хочет трястись в грузовиках, может нанять на хуторе пролетку.

В планшете у Качинского лежал приказ: к семи часам пополудни личному составу эскадрильи прибыть на площадь перед церковью архистратига Михаила. Там, в присутствии высшего командования флота и Великих князей, состоится церемония принесения «гостями из будущего» воинской присяги царствующему императору.

V

Севастополь, соборная площадь.

"…обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, пред Святым Его Евангелием, в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю Императору Николаю Павловичу, Самодержцу Всероссийскому, и Его Императорского Величества Всероссийского Престола Наследнику Цесаревичу Александру, верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови…»

Цесаревич стоял на ступенях собора, по правую руку Владыки Иннокентия, митрополита Херсонского и Таврического. Наследник прибыл в Севастополь только вчера — на паровом шлюпе «Карадок», взятом у англичан при Альме и отремонтированном на верфи в Николаеве. Его, в отличие от французских трофеев, никто не собирался возвращать прежним владельцам; шлюп занял место «Одессы», погибшей в набеге на Варну.

Из юнкеров многим случалось и в «прошлой жизни» лицезреть царствующую особу. Адашев тринадцатилетним гимназистом ликовал в толпе жителей Костромы, приветствуя Николая Второго на торжествах по случаю 300-летия дома Романовых. И запомнил бледного мальчика в матроске, на руках здоровенного матроса. Цесаревича несли за спиной Государя, и Алеша Адашев все ждал, когда же того опустят на землю, чтобы он сделал хоть два шага?