Пресс-папье - Стивен Фрай

На этой неделе «Театру шедевров» исполнилось двадцать лет, и его «материнская телестудия», бостонская «Дабл-ю-джи-би-эйч», привезла в Америку, чтобы они поучаствовали в юбилейных торжествах, целую толпу горластых актеров, снимавшихся в показанных «Театром» сериалах. Хью Лори и меня пригласили в качестве представителей «Дживса и Вустера», последнего из «запущенных в эфир», как выражаются телевизионщики, сериалов. С нами прилетело и великое множество наших коллег-горлопанов – Диана Ригг, Сиан Филипс, Кейт Мичелл, Йен Ричардсон (его восхитительного Фрэнсиса Эрхерта из «Карточного домика» американцам только еще предстоит увидеть), Джереми Бретт, Джеральдин Джеймс, Саймон Уильямс, Джон Хёрт… порционные кусочки поджаренного на меду лопаточного окорока, в обществе которых Хью и я были попросту неуместны.

Торжества проводились в двух городах. Все началось в Лос-Анджелесе – с пресс-конференции и обеда, на котором произнес речь человек, более всех связанный в сознании американцев с «Театром шедевров», Алистер Кук. Единоличный зачинатель этой серии передач, работающий в Америке британский продюсер по имени Кристофер Сарсон, некогда обратился к Куку с просьбой произносить перед каждым сериалом короткое вступительное слово, рассказывая о контексте того, что в нем происходит, объясняя ссылки на неизвестные американцам обстоятельства и так далее. Поначалу, насколько я знаю, это было связано с тем, что многие из показываемых драм поставлялись британской телесетью «Ай-Ти-Ви» и включали в свой состав рекламу. Выступления Алистера Кука занимали столько же времени, сколько отводилось на рекламные паузы, благодаря чему каждая серия продолжалась ровно столько, сколько ей было изначально положено. Мистер Кук, сидящий в огромном, зеленой кожи, покойном кресле и произносящий: «Добрый вечер. Добро пожаловать в “Театр шедевров”», стал для американских телезрителей таким же привычным зрелищем, как потная верхняя губа Ричарда Никсона или желающие друг другу спокойной ночи члены семейства Уолтон.

Обед в Лос-Анджелесе прошел прекрасно, и в особенности благодаря великолепному представлению, показанному под конец создателями сатирического ревю «Запрещенный Бродвей» и сочиненному специально для этого случая. Второй обед состоялся в Вашингтоне, округ Колумбия, – вот тут-то самое интересное и началось.

Обед происходил в здании Государственного департамента и как раз накануне истечения срока ультиматума ООН. Зал наполняли стильные вашингтонские сотрудницы ООН, послы, старшие офицеры флота и сухопутных войск, политические обозреватели. За нашим с Хью Лори столиком сидел Бен Брэдли, редактор «Вашингтон пост», сыгранный в фильме «Вся президентская рать» Джейсоном Робардсом, – человек, поддерживавший Вудворда и Бернстайна на всем протяжении Уотергейтского скандала. Я сидел рядом с его женой, более известной как телевизионная журналистка Салли Куинн. Хью сидел по другую от миссис Брэдли сторону, рядом с молодой женщиной по имени Доро, сокращенное от Дороти. Хью рассказывал ей, как чудесно провели мы в Вашингтоне этот день. Мы прошлись по Пенсильвания-авеню, мимо демонстрантов, разбивших палаточный лагерь перед Белым домом, который, увы, оказался закрытым для посетителей, а потом поднялись на Капитолийский холм, где купили билеты, чтобы понаблюдать за сенатскими дебатами, каковые, естественно, свелись к тому, что сенатор Роберт Доул, собственной персоной, беседовал с мистером Спикером и стенографисткой о социальном обеспечении. Честно говоря, средний день в палате общин выглядит нисколько не более волнующим, и тем не менее мы испытали легкое разочарование. И тут Доро вызвалась заехать за нами завтра утром в отель и провести для нас персональную экскурсию по Белому дому. Мы, естественно, сочли ее предложение очень милым, однако выразили в ответ вежливый английский скептицизм.

– Да нет, я думаю, никаких сложностей не возникнет, – заверила нас она. – Видите ли, мой папа – президент Соединенных Штатов.

Доро сдержала слово, заехала за нами в отель, сопровождаемая агентами Секретной службы, взятыми прямиком из голливудского фильма – с проволочками у ушей и в костюмах от «Барберри», – и под аккомпанемент радиопереговоров между машиной и службой безопасности Белого дома отвезла нас в дом номер 1600 по Пенсильвания-авеню.

Там Доро и сотрудница Белого дома по имени Лидия устроили для нас экскурсионный обход, позволивший нам увидеть, среди прочего, кухни и оранжереи. В какой-то миг мы миновали большую фотографию стоявшей у рождественской елки супружеской четы. «Самые милые люди на свете», – сказала Доро. Это были ее мать и отец, и говорила она явно от всей души.

Прошли мы и мимо Овального кабинета. Клянусь, никаких кнопок я не нажимал. Я в этом почти уверен. А если все же нажал и Белый дом сгорел именно по моей вине, мне ужасно, ужасно жаль.

Портьеры на дверях Овального кабинета были задернуты. И можно было едва ли не унюхать напряжение, царившее за ними, в комнате, где мужчины с продолговатыми резкими лицами помогали отцу этой девушки принять решение, которое заставит тысячи людей и самолетов сняться с привычных мест и изменит мировую историю. «Может, мне стоит помахать ему ручкой?» – сказала Доро. «Он же занят», – ответили мы. И действительно, именно в этот миг, как потом оказалось, готовился текст президентского указа, который ему предстояло подписать. Мы все же помахали ручкой – портьерам – и пошли дальше.

А уже по пути домой пилот «Конкорда» капитан Райли пригласил Хью и меня в рубку, чтобы мы понаблюдали за взлетом и посадкой.

Хорошо все-таки иметь друзей на самом верху.

Если вам требуется наиубедительнейшее доказательство того, что никакого ясновидения не существует, загляните в первое попавшееся казино. Они – суть храмы, воздвигнутые в честь Абсолютной Определенности Неопределенности. Ибо на каждого, кто уверяет, будто ему однажды явилось во сне число двенадцать, после чего он отправился к рулеточному столу, поставил все, что у него было, на двенадцать и ушел из казино с рассованным по карманам состоянием, приходится тридцать шесть человек, которым явилось такое же видение, после чего они проделали то же самое и покинули казино пошатываясь и без гроша в кармане.

Казино живут за счет того, что они именуют «наваром». На колесе рулетки значится тридцать шесть чисел. Если вы поставите единственную фишку en plein, как говорится, то есть на одно из этих чисел, и выпадет именно оно, вам выдадут тридцать шесть фишек и налога никакого не возьмут – тридцать пять к одному, шанс более чем честный, подумаете вы. Ан нет, на самом-то деле чисел на колесе тридцать семь: есть еще и ноль. Так что казино следовало бы платить за каждую ставку en plein из расчета тридцать семь к одному. Вот эта разница, одна доля из тридцати семи, и есть «навар». Этим малым процентом оплачивается работа крупье, мебель и прочий реквизит, камеры наблюдения и иные атрибуты поставленного на хорошую ногу казино, причем остается еще и прибыль, которой хватает на взятки правительственным чиновникам, борьбу с гангстерами и разного рода меры силового давления, каковое бдительные владельцы игорных домов считают необходимым оказывать на конкурентов и властей предержащих, дабы те не мешали им спокойно работать.