Кинк. Право на удовольствие - Тальяна Орлова

— Понравилось? — я не поняла, кто спросил.

— Да… — ответила после долгой паузы. — Но в следующий раз доминировать будет Володя. Мы явно недооценили темперамент Артема…

— Темперамент? — а вот это точно Володя, рухнувший рядом со мной. — Мы его ценим как раз за отсутствие темперамента. Робот! Эй, хорошая моя девочка, ты в норме? Он так-то даже не зверствовал. Или тебе было больно или неприятно?

— Не было, — признала я. — Но на ближайший час чур я доминирую. Вот вам мои приказы, рабы. Хозяйку одеть, унести, помыть и спать уложить. И если кто-то осмелится достать свой агрегат до моего приказа — выпорю, мало не покажется.

— Как хочет моя госпожа, — Артем сгреб меня к себе на колени, а в голосе слышался тихий смех. — Давай, давай, раб, ползи за одеждой, ты слышал нашу повелительницу.

— Еще я слышал слово «агрегат», но сил нет смеяться. Пять минуточек, черти, я вспомню, где у меня руки и ноги. Что-то слишком вас много на меня одного, повелителей…



Я оказалась совершенно неготовой к негативу от Василисы Игнатьевны, которая даже нашествие Володи запросто пережила, — вероятно, именно потому и отреагировала остро. Вообще не умею выстроить эмоционально правильную реакцию без перегибов, если не готова к каким-то поворотам. А вот этому навыку обучиться можно? Надо будет у Артема поинтересоваться…

— Лилия! — уже по тону хозяйки стало понятно, что она чем-то недовольна. Вылетела с кухни в коридор, когда я только вошла, и начала отчитывать, словно я была восьмилетней напакостившей девочкой: — Кажется, я сделала совершенно неправильные выводы, когда сдала тебе комнату! И чем ты мне платишь?

— Деньгами, — я растерялась до отупелости.

— Я не просто так общаюсь с каждым арендатором! — она расходилась все сильнее. — Чтобы здесь был уют и комфорт для каждого жильца! Сталине Прокопьевне восемьдесят четыре! Как думаешь, она заслужила хотя бы спокойную старость, а не быть свидетельницей чужого распутства?

Я все еще не понимала, чем успела побеспокоить бедную Сталину Прокопьевну, которая даже из комнаты не выходила. Возможно, Володя все-таки слишком сильно здесь шумел, но странно тогда, что этот разговор стал актуален сейчас, а не после его визита… В процессе «моего воспитания» я виделась какой-то легкомысленной шлюхой, способной понизить средний моральный облик всех городских коммуналок. И с ужасом догадалась: кто-то видел, как меня доставили к дому. У Артема в машине стекла незатонированные, а я на прощание поцеловала обоих по очереди, не думая, что тому могли быть свидетели… Стало невероятно стыдно, но не до такой степени, чтобы молчать:

— Василиса Игнатьевна, не кричите, пожалуйста. Я взрослая женщина, сама за себя могу решать…

— Сама она может решать! — перебила хозяйка криком. — Так и решала, а я все молчала, но сюда хахалей водить, чтобы бедная бабушка на стены лезла от неловкости, — это уже слишком! Я с работы пришла — и мне такие новости!

— Меня с утра дома не было…

Но она не слышала. В ее словах не звучала просьба немедленно собирать вещи, она как будто просто взяла на себя роль какой-то оголтелой мамаши для дочери, летящей по наклонной, и это меня взбесило — мало мне людей, которые имеют привычку на меня орать?

— Хватит! — я тоже подняла тон. — Я вам не девочка, чтобы разговаривать со мной в таком тоне. Будьте добры, верните предоплату за месяц, я успею собраться через полчаса.

Василиса Игнатьевна вмиг остыла:

— Да ладно, необязательно выезжать. Я тебе на будущее, и обязанность у меня такая, чтобы здесь был порядок и удобство для каждого. Я зря про шум и мусор по три раза в день повторяю? Лилия, ты мою позицию тоже должна понять, не пори горячку.

Но я слушать не хотела. А фраза про «пороть горячку» для меня уже стала спусковым крючком, после которого проще все на свете разорвать и начать с белого листа, чем признать правоту говорившего. Психанула слишком сильно, среагировала на незаслуженные эпитеты, и теперь не собиралась отказываться от своих слов. Хотя придавило сильно — особенно от мысли, что теперь снова придется искать жилье. У Киры переночевать? Хотя с чего вдруг? Поеду к родителям, заодно сообщу, что с Олегом разошлась. Зарплаты моей сейчас хватит на съем более дорогого жилья, так с какой стати я буду терпеть такое отношение?

В комнату постучал Пашка — заспанный, встрепанный, но улыбающийся.

— Привет, Лиль. Что за шум был? Я от него проснулся.

— Да ничего страшного, Паш. Решила уехать, сниму квартирку ближе к центру. А ты чего спишь ранним вечером?

Студент растянул губы еще шире и зашептал проникновенно, одновременно краснея:

— Лиль, я это… подружкой обзавелся, представляешь?

— Поздравляю, — ответила я.

— Не так поздравляла бы, узнай ты суть — я сегодня наконец-то девственности лишился. Уж не верил, что доживу.

Признание его смущало до красных полос по щекам, но меня оно смущало не меньше. Нашел чем хвастаться, в самом деле. Но Паша меня считает чем-то наподобие старшей подруги, моральной поддержки и учителя по раскрепощению в одном лице. Однако продолжение его откровений заставило замереть на месте:

— Оленькой зовут, ассистенткой на кафедру пришла, опытная женщина, не какая-нибудь там малолетка. Кто бы мог подумать, что счастье так близко? Я ее к себе сегодня пригласил, и вот как вышло — сам не ожидал. Лиль, мне несколько советов теперь нужно… ну, чтобы соответствовать ее опыту.

— Подожди, — до меня медленно доходило. — Сюда позвал?

— А где же нам еще встречаться? — Пашка не понял. — Я ж не знал, что Оленька так громко стонать будет. Как-то уж слишком громко — меня, наверное, морально поддерживала. Бабуля потом немного ругалась, но я на тебя перевел — сказал, что к тебе жених забегал. Не сердишься?

У меня глаза округлились, аж веки заныли. Пашка смутился еще сильнее, отчего сделался совсем уж неказистым:

— Сердишься? Тогда извини. Сталинка наша глухомань та еще, но такие стоны проигнорировать не смогла. Не про себя же признаваться, у меня духу не хватило… А тебе что? У тебя вон и парень имеется, сюда скандалить прибегает, и работаешь ты в ночном клубе… Какая уж тебе разница-то?

И правда, в ночном клубе работаю — автоматически ублажаю громкими стонами весь квартал. Теперь у меня еще и челюсть отвисла. Паша извинялся и извинялся, как если бы всерьез не ожидал такой реакции, но выглядел притом счастливым до одури, не в силах скрыть свое торжество, а Василисе Игнатьевне просто неправильную информацию подкинули — она набросилась на меня, а я сгоряча ответила на тех же оборотах. Схватить бы сейчас уже не невинного студента за ухо и к хозяйке на покаяние притащить, она все равно его из коммуналки не выселит, а меня с извинениями усадит пить чай. Но почему-то не стала этого делать…

Злость схлынула так же быстро, как накатила. Я вдруг поняла, почему он, при всем отношении ко мне, поступил именно так: силу еще не прокачал, слабость заставила перекинуть вину на другого, а эйфория помешала подумать. Мне ли не знать, как эйфория иногда сбивает с толку? И перекинул-то вину не потому, что я в его глазах жалкая, а наоборот, решил, что мне-то, супергероине, любые обвинения по барабану. Или мне действительно стало безразлично, что обо мне думают, а если считают распущенной, то стены «Кинка» в свидетелях — я уж точно не без греха. И это жилье было перевалочной базой, логовом для временной отсидки. Я из него уже выросла или вырасту совсем немного погодя. Как вырасту из должности официантки. Как выросла из Олега… Пожала плечами и продолжила собирать вещи. Пашку отчитала, но после оставила номер телефона — пусть уж звонит, если захочет поболтать или получить совет. А напоследок расстроенную Василису Игнатьевну обняла, заверив, что буду забегать к ней с собственной выпечкой на чаепитие. С кем можно успешнее перемыть мои же кости, как не с классной и боевой домоправительницей?