Предмет вожделения №1 - Анна и Сергей Литвиновы

Тане было больно от пощечин и от беспомощности, и она против своей воли – хоть и не хотела показывать своей слабости – всхлипнула. Слезы появились на ее глазах, потекли по щекам.

Вдруг Вика снова резко сменила тон.

– Танечке больно, – сюсюкая, проговорила она. – Танечке сделали бобо. Бедная крошечка плачет!

И она наклонилась над ней и принялась вылизывать Танины слезы.

Таня дернулась, отбрасывая ее голову, – хотя в самой глубине души ей была приятна эта жалость.

– Ну, не брыкайся, не брыкайся. И не плачь, моя миленькая.

Она погладила ее по шее.

– Не плачь, мое солнце, – повторила Вика. – Не плачь, моя радость.

Потом она свернулась клубочком и снова прижалась к Тане.

– А хочешь, я все расскажу? – интимно прошептала она. – Все-все? Ведь тебе же интересно? Ведь ты же, типа, сыщик, да? Ты, наверное, старший оперуполномоченный, да? Хочешь, расскажу? А ты будешь тихонечко лежать и слушать…

Вика заглянула ей в лицо:

– Что ты молчишь? Скажи, ведь тебе интересно, да?

Тане не было интересно. Она почти не слышала эту ненормальную. Теперь она с ослепительной яркостью понимала, к кому попала в лапы и что, скорее всего, последует за всеми этими разговорами. Изнутри ее наполнял черный, мертвящий страх. И казалось, не осталось никаких иных чувств, кроме ужаса и желания хоть как-то оттянуть то, что, Таня знала, должно было совсем скоро произойти…

Оттянуть боль.

Боль и смерть.

И потому – даже не очень понимая, о чем ее спрашивают, – Татьяна кивнула.

– Ты знаешь, как я на тебя вышла? – продолжила хищница. – Он мне все рассказал.

Она снова улеглась рядом с ней и принялась играть ее волосами. Голос Вики снизился до шепота.

– Почему ты не спросишь, кто – он?.. А, да ты ж не можешь! Ты не можешь говорить! – Она грубо хихикнула, а затем стремительно вскочила на ноги – и вместе с переменой позы опять переменила тон. – А разгадка была так близка! – проговорила она язвительно. – Ты шла в правильном направлении. Но ошибочка вышла только с полом! Преступником оказался не он, а она. Не брат, а сестра.

Вика взволнованно заходила по комнате, делая странные движения рукой.

– Да. Да! – вскричала она, словно с кем-то споря. – Михаэль Пилипчук – мой брат. Братик. Мишенька! Михаэлюшка. Мишаня, – на разные лады повторяла она. – Славное имя, правда?

Она наткнулась взглядом на бокал шампанского, стоящий на полу, подняла его и махом выпила. Почему-то передернулась, словно там была водка, нашла на полу кимоно, накинула его на себя и запахнулась.

Чем больше Таня наблюдала за ней, тем очевидней становилось: она имеет дело с сумасшедшим, абсолютно не владеющим собой человеком.

– Михаэль! Такое красивое имя! – продолжала разглагольствовать Вика. – Наши родители постарались! Ведь они настоящие придурки, наши с ним родители! Знаешь, как они назвали меня?

Сумасшедшая остановилась у кровати и снова склонилась над Татьяной, словно бы ожидая ответа.

– Нет, я не Вика! – выкрикнула она – не дождавшись, естественно, ответа от Тани, – выкрикнула и залилась смехом. – И даже не Виктория!.. Я – Витольда!

Она снова деревянно рассмеялась, а потом воскликнула с сарказмом:

– Витольда! Можешь себе представить! Витольда Как красиво! Как изящно! Чего еще, спрашивается, можно было ждать от старшего сержанта милиции и буфетчицы! О, как они назвали своих детей! Михаэль и Витольда! Настоящие аристократы!

Вика – Витольда вдруг остановилась и изо всех сил запустила пустым бокалом в стену.

Ее лицо перекосила злобная гримаса.

– Суки! – выкрикнула она. – Что же они со мной и с Мишенькой сделали! Твари!

Осколки бокала разлетелись по всей комнате. Кусочек стекла попал на обнаженный Танин живот. Она вздрогнула, словно на нее упал кусочек раскаленного металла.

Витольда обессиленно присела на кровать подле Тани. Понурила плечи, уронила голову в ладони.

– Сволочи, что же они сделали с нами… Бедный мой, любименький Мишенька… Мишенька… Милый…

Сколько раз он спасал меня… Вот и от тебя спас. Все мне рассказал… Вика вдруг обернулась к Тане. Теперь ее глаза были переполнены ненавистью – но, как оказалось, не по отношению к ней, а к кому-то третьему.

Если бы Таня находилась в другом положении, она, пожалуй, сочла бы достойной изучения столь быструю и кардинальную смену настроений в одном и том же человеке. Витольду на протяжении нескольких минут буквально бросало из ярости в нежность, из черной меланхолии – в беспричинную радость.

Но Тане было совсем не до того, чтобы фиксировать все перепады и извивы Викиной психики. Садовникова понимала одно: она находится во власти абсолютно непредсказуемого и смертельно опасного человека.

– Ведь они все, все мне рассказали… – горячечно прошептала Вика.

Теперь тон ее сменился на заговорщицкий, доверительный.

– Меня же сначала лечить пытались, и эти врачи несчастные все мне про меня рассказали: и чем я больна, и откуда это взялось… У меня лекари-то лучшие были. Ведь папаня-то мой – генера-ал. Он мог самых-самых купить! А у врачей теперь, оказывается, новый стиль – доверие. Ведь они, психиатры эти, пациента себе как бы в союзники берут. И разговаривают с ним, как с равным. И все тебе объясняют. Все-все.

«А знаете, Витольда, этиология вашего заболевания, скорее всего; связана с неблагополучной обстановкой в семье в вашем раннем детстве…»

Вика расхохоталась:

– Нет, не могу!

Она встала, прошлась по комнате, исчезла из поля зрения. Загремел выдвигаемый ящик. Затем послышался щелчок зажигалки, и следом до Татьяны долетел тошнотворно-сладковатый аромат анаши.

Вика снова подошла к кровати, села. Глубоко затянулась папиросиной, выдохнула дым в самое лицо Тани. Потом еще и еще раз. Напряженные черты ее лица слегка разгладились.

– Неблагополучная обстановка в семье… Да что я, про нее сама не знаю, что ли, про эту обстановку?!

Когда папаня ко мне, десятилетней, в кроватку лез – это называется «неблагополучная обстановка»! Я тогда ведь молчала – молчала, а он, стервец, все спрашивал: «Ну, как? Хорошо ли тебе, дочурочка?»

Витольда сделала одну за другой три глубокие затяжки, проговорила:

– Дрянь. Не берет… – И продолжила:

– А ух когда я, двенадцатилетняя, из дому-то убежала – он очень испугался. Он ведь тогда генералом стал… В Москве служил… Карьеру, блин, сделал. Демократ хренов… Он, я думаю, боялся, что я про эти его лазанья в мою кроватку кому-нибудь да расскажу… Да еще и до его начальства, не дай бог, дойдет!.. Но только стыдно мне за все это было, и никому ничего я не рассказывала… Никогда… Только этим поведала… Девчонкам, куколкам моим… Всем семи.