Русская эмиграция в Китае. Критика и публицистика. На «вершинах невечернего света и неопалимой печали» - Коллектив авторов

Гончарова – трагедия одиночества. Никогда не сходясь с людьми, он жил одиноко с крепостным слугою, после смерти которого обеспечил двух его дочерей, воспитав их как своих.

Замкнутость и мизантропия породили в последние годы жизни в Гончарове страшную манию: ему казалось все время, что его литературно обворовывают, заимствуя темы и сцены из еще неоконченных его романов. Он прямо обвинял в этом Тургенева, а под конец жизни написал мало кому известную вещь – «Необыкновенная история. Истинные события», в котором говорит, что куски из своего творчества находит даже в произведениях Флобера, бр. Гонкуров, Золя и др. Всем им якобы передал его мысли и образы Тургенев, «всю жизнь ходивший за ним», подглядывавший и списывавший его рукописи.

Это дикое обвинение было даже предметом разбирательства третейского суда, но и это не удовлетворило Гончарова: до конца жизни он находился под тяжестью какой-то мании преследования, считая, что против него действует «целое общество», руководимое Тургеневым.

Смерть избавила писателя от этих душевных страданий, в то же время дав ему заслуженное и почетное место среди служителей русского слова.

Интересно вспомнить, что с именем Гончарова связана история создания в его родном городе Симбирске богатой «Карамзинской городской библиотеки». Еще при своей жизни Гончаров подарил туда немало своих книг и журналов, на многих из которых имеются автографы как самого писателя, так и его ближайших знакомых: Некрасова, Салтыкова-Щедрина, А. Островского, Писемского и др.

Вспоминая теперь, через 50 лет после смерти, этого великого писателя, нельзя не пожалеть, что мизантропия отравила его жизнь, лишив, быть может, русскую литературу многих произведений, которые могли бы выйти из-под его пера в более благоприятной обстановке.

IX. Описатель «вихря, кружения русской души»: Ф. М. Достоевский

С. П

«Не должно отчаиваться»1. К 50-летию со дня смерти Ф. М. Достоевского

Великий соблазн и смущение терзают ныне русскую душу. Сомнения и колебания порою с особой силой овладевают ею… Требуется немалая сила морального сопротивления, чтобы устоял и не пал духом человек под неимоверностью этого всестороннего натиска…

Во всех концах мира, во всех местах великого русского рассеяния, каждодневно и ежечасно взоры русских изгнанников обращаются на Русскую Голгофу… Весь мир к ней равнодушен и безучастно созерцает крестные муки русского народа.

Невольно шатается вера, терзают сомнения, и колеблется дух…

Сегодня, в день памяти нашего великого соотечественника Ф. М. Достоевского, все это с особой силой воскресает в нашем сознании, томит нашу душу, овладевает мыслями и чувствами.

Необъятно велико страдание русское, с такою яркостью предсказанное писателем, необозрим океан слез и русской крови и недостает в душе сил, недостает звуков и красок, чтобы все сие достаточно полно охватить и достаточно просто рассказать…

Но не должно русскому народу, давшему Ф.М. Достоевского, отчаиваться…

Вспоминая сегодня знаменитого нашего национального писателя, воскрешая в памяти все то, что проповедовал он, как он смотрел и понимал назначение русского народа, задумываясь над его глубокой верой в светлое будущее России, – все мы, русские, должны проникнуться непоколебимостью этой его веры. Ф. М. Достоевский не оставляет места ни для наших колебаний, сомнений, ни для нашего малодушия и неверия… В этом отношении великий писатель, в противность многим другим, например, Чаадаеву, был, по преимуществу, оптимистом.

Созерцая духовным своим взором, как никто из русских писателей, мрак души русского человека, все ее нечистоты и мерзости, копошащихся в ней бесов и бесенят, – Достоевский в созданных им образах и типах показал, к чему неизбежно придет Россия, если так называемое русское образованное общество вовремя не одумается, если денационализация этого русского слоя, разрыв его с русским народом будет неуклонно прогрессировать…

Достоевский никогда не идеализировал простой русский народ, не закрывал своих пророческих глаз на возможность русской революции с ее звериным ликом, орангутангами и людоедством.

Он понимал, что «втравить» русский народ в революцию можно и даже указал на такую тактическую деталь, как то, что это «втравливание» в революцию придет в Россию извне. Но, – указывает он, – затем народ опомнится и не только возродится нравственно, но и возродит Европу… Общеевропейская революция начнется с России, – говорит он2.

На чем же покоится вера Достоевского в русский народ, в его светлое будущее, в его мессианство?..

Наш народ, – говорит он, – если грешит, то он сознает свою вину и приносит свое покаяние, – даже каторжники и те сознают свою вину3. Русский народ никогда не одобряет зла. Меж тем Европа открыто оправдывает жестокость, всякую гнусность и мерзость.

«Велика Россия своим смирением»4, – замечает Достоевский, – Европа же горда, высокомерна. «Велики и светлы идеалы русского народа», «сердце русского человека всегда лелеет в себе великую жажду благообразия»5…

Вот в чем был источник глубокой веры Достоевского в русский народ, откуда шел его оптимизм относительно будущности России… Подобно А. С. Пушкину, он понимал, что русский народ не раб, а носитель великой идеи…

Важнейшая задача текущего исторического момента заключена в том, чтобы русский образованный слой, как вне России, так и в ее пределах единодушно проникся идеей бескорыстного подвига, т. е. поднялся бы духовно до такой высоты, что смог бы слиться воедино с русским народом. Неверующий талант ничего не сделает с русским народом. – Народ встретит атеиста дрекольем и поборет его, атеист не может быть русским, он только будет отщепенцем русского народа6.

Так говорил Достоевский. Дивиться надобно столь изумительно точному предвидению Достоевского…

Разве ныне господствующий над русским народом по преимуществу безбожный «талант» смог что-либо сделать? Разве можно хотя бы на миг усомниться в конечном исходе этой гигантской и кровавой схватки с атеистом, пришедшим извне на православно верующую русскую землю?

Итак, русский интеллигент, образованный слой, ради блага и возрождения России, должен смириться перед народом, обратиться к его вере, т. е. духовно объединиться с ним в деле спасения. Только в этом случае мы можем воскликнуть словами Ф. М. Достоевского:

«О, какая бы сила была у нас, если б интеллигенция духовно объединилась с народом!..»7

Многочисленные наблюдения над жизнью нынешних дней свидетельствуют, что процесс этого объединения совершается на наших глазах… Это служит верным залогом нашего русского торжества, нашей грядущей победы. Вот чему научает нас сегодняшний день памяти Достоевского, – вот почему в горьких и тяжких условиях нынешнего бытия мы должны не поддаваться соблазну, колебаниям и сомнениям, не должны отчаиваться, а жить деятельной верой в наше русское воскресение.

В. Иванов

Под вьюгой жизни. Памяти Ф. М. Достоевского

В древнем искусстве кристалломантики глядит посвященный на хрустальный шар и