Сказки века джаза - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

– Она совершенно безнадежна! – Это был голос Марджори. – Ох, да знаю я, что ты сейчас мне скажешь! Ты слышала от многих, как она красива, мила, да еще и умеет готовить! И что с того? Ей все время скучно. Мужчинам она не нравится.

– Недолгая дешевая популярность – это предел мечтаний?

Голос миссис Харви звучал раздраженно.

– Когда тебе восемнадцать – да! – категорично ответила Марджори. – Я сделала все, что было в моих силах. Я вела себя вежливо, я заставляла мужчин с ней танцевать, но они бегут от скуки! Стоит мне только подумать о том, какой дивный румянец понапрасну истрачен на эту дуреху, – и что могла бы совершить Марта Кэри, обладай она им – ах!

– Да, учтивость нынче – большая редкость.

По тону миссис Харви можно было понять, что поведение современной молодежи для нее – это уж чересчур. Когда она была девушкой, все юные леди из хороших семей всегда замечательно проводили время!

– Мама, – сказала Марджори, – ни одна девушка не может себе позволить постоянно опекать «несчастненькую» гостью, потому что в наши дни каждая – сама за себя. Я даже пыталась намекнуть ей, что сейчас носят и как себя надо вести, а она лишь впадала в ярость, – видела бы ты, какие странные взгляды она на меня бросала! У нее хватает ума, чтобы понять, что она не пользуется успехом, но бьюсь об заклад: она утешает себя, думая, будто она добродетельнее всех, а я – чересчур веселая и ветреная и для меня все кончится плохо! Все непопулярные девушки всегда так думают. Зелен виноград! Сара Хопкинс зовет Женевьеву, Роберту и меня бабочками-однодневками! Уверена, она отдала бы десять лет жизни и свое европейское образование в придачу за то, чтобы стать такой бабочкой-однодневкой, и чтобы в нее влюбилось три-четыре парня, и чтобы на танцах ее перехватывали через каждые два такта!

– Мне кажется, – перебила ее усталым голосом миссис Харви, – что ты должна найти какую-нибудь возможность помочь Бернис. Я знаю, что ей не хватает живости.

Марджори издала громкий вздох:

– Живости? Ну и ну! Я никогда не слышала, чтобы она говорила парням что-нибудь, кроме «как здесь жарко», «как здесь много народу» или что она собирается поступать в следующем году в колледж в Нью-Йорке! И иногда еще спрашивает, какая у них машина, и рассказывает, какая машина у нее. Страсть как захватывающе!

Наступила тишина; затем миссис Харви вновь принялась увещевать дочь:

– И слышать не хочу! Другие девушки, и вполовину не столь милые и привлекательные, все же находят себе партнеров на танцах. Марта Кэри, например, полная и шумная, а мать у нее – так просто вульгарная особа! Роберта Дильон в этом году так исхудала, что, судя по ее внешности, ей давно пора бежать в Аризону. Она себя до смерти когда-нибудь упляшет!

– Но, мама, – с раздражением возразила Марджори, – Марта веселая, ужасно остроумная и дико классная девчонка, а Роберта чудесно танцует. Она популярна с незапамятных времен!

Миссис Харви зевнула.

– Мне кажется, что в Бернис говорит кровь этих диких индейцев, – продолжила Марджори. – Может, у нее такой характер, потому что произошла реверсия? У индейцев женщины ведь просто сидели вокруг костра и не произносили ни слова.

– Иди спать, глупый ребенок! – рассмеялась миссис Харви. – Если бы я знала, что ты это запомнишь, я бы тебе никогда не рассказала! А большинство твоих идей я считаю просто идиотскими, – сонным голосом закончила она.

Вновь воцарилась тишина, и Марджори размышляла, стоит ли пытаться продолжать убеждать мать в своей правоте. Людей за сорок редко удается в чем-либо окончательно убедить. В восемнадцать лет наши убеждения представляют собой холмы, с которых мы оглядываем окрестности; а в сорок пять убеждения – это пещеры, в которых мы прячемся.

Закончив на этом свои размышления, Марджори пожелала матери спокойной ночи. Когда она вышла из комнаты, в холле никого не было.

III

Поздним утром следующего дня, когда Марджори завтракала, в комнату вошла Бернис. Она довольно холодно пожелала кузине доброго утра, села напротив, пристально посмотрела на нее через стол и быстро облизнула губы.

– Что с тобой? – недоуменно спросила Марджори.

Прежде чем метнуть бомбу, Бернис выдержала паузу.

– Я слышала, что ты вчера вечером говорила обо мне матери.

Марджори испугалась, хотя внешне лишь слегка покраснела; ее ответ прозвучал спокойно.

– Где ты была?

– В холле. Я не собиралась подслушивать – поначалу…

Невольно бросив на нее презрительный взгляд, Марджори опустила глаза и притворилась жутко занятой попыткой удержать в равновесии у себя на пальце пару кукурузных хлопьев.

– Видимо, мне лучше вернуться к себе в О-Клэр, раз уж я так здесь мешаю. – Нижняя губа Бернис сильно дернулась, и она продолжила дрогнувшим голосом: – Я старалась, чтобы со мной было легко, но мной сначала просто пренебрегали, а затем еще и оскорбили! Когда ко мне приезжают гости, я с ними никогда так не обхожусь!

Марджори молчала.

– Но, как я вижу, я всем мешаю! Я тебе в тягость. Твоим друзьям я не нравлюсь. – Она умолкла, а затем вспомнила еще одну обиду: – Конечно же, я пришла в ярость, когда неделю назад ты попыталась мне намекнуть, что платье мне не идет. Тебе не кажется, что я и сама умею одеваться?

– Нет, – пробормотала Марджори почти вслух.

– Что?

– Я ни на что не намекала, – кратко ответила Марджори. – Мне помнится, я сказала, что лучше уж три дня подряд носить платье, которое тебе идет, чем чередовать его с двумя страшилищами!

– Тебе не кажется, что это было не очень любезно?

– А я и не пыталась любезничать. – И затем, после паузы: – Когда ты хочешь ехать?

Бернис резко поперхнулась.

– Ах! – негромко вскрикнула она.

Марджори удивленно посмотрела на нее:

– Разве ты не сказала, что собираешься уезжать?

– Да, но…

– Ага! Так ты просто блефовала!

Некоторое время они молча смотрели друг на друга через стол. Глаза Бернис застилал туман, а на лице Марджори застыло суровое выражение, которое она обычно использовала, когда подвыпившие студенты объяснялись ей в любви.

– Так ты, значит, блефовала! – повторила она таким тоном, словно ожидала чего-то в этом роде.

Бернис призналась, расплакавшись. Во взгляде Марджори появилась скука.

– Ты же моя кузина! – всхлипывала Бернис. – Я приехала к тебе в гости! Я должна пробыть у тебя месяц, а если я уеду, моя мама обо всем узнает и станет спрашивать…

Марджори дождалась, пока ливень из обрывков слов не сменился слабым сопением.

– Я отдам тебе все свои карманные деньги за месяц, – холодно сказала она. – И эту последнюю неделю ты сможешь провести где угодно; есть тут одна хорошая гостиница…