Мой большой... Босс - Мария Зайцева

Он целовал, гладил, шептал… так красиво и сладко, что я опьянела.

И трогала, не могла натрогаться, и гладила, не могла остановиться, и сходила с ума, забываясь в его руках.

И не хотела трезветь.

Но это же неизбежно.

Всегда сначала хорошо, пьяно и сладко, а потом…

А вот потом приходит похмелье.

Утром я смотрела на него, вольно раскинувшего руки на всю ширину кровати, красивого до боли в сердце…

Он спал, а я плакала.

Потому что пришло осознание: если он меня оставит, если он… Я же умру просто. И это никакая не фигура речи.

И это осознание напугало. И включило мозг.

Нельзя так погружаться в человека. Нельзя так сильно его хотеть!

Это же…

Это же страшно!

Это разрушает!

Осознание дало импульс.

И дальше я действовала по наитию.

Оставаться с ним, погружаясь все больше и больше в это сладкое марево, я не могла.

Надо было все обдумать, осознать хотя бы произошедшее.

И это следовало сделать на расстоянии. Потому что, если буду рядом… Он мне не даст думать. Так и будет тянуть к себе, погружать в себя, пока совсем не перестану думать. Не забуду, как это делается.

Я сбежала. Банально сбежала.

Слабость, да, и глупость. И пошлость такая…

Но, черт, пусть лучше так, чем вот это безголовое существование. Он говорит, что любит… Но больше ничего не говорит. И про то, что дальше произойдет, молчит. Ничего, значит? Ничего не произойдет? Так и будем погружаться друг в друга? До какого времени? И что потом?

Он-то вынырнет, я уверена. У него есть опыт в этом деле.

А я…

Утону?

Когда он меня бросит, как Вику?

Я утону.

Нет уж!

Написала записку, потом, на эмоциях, еще и заявление на увольнение. Отрезая себе все пути возвращения.

И сбежала к бабушке. Благо, билеты были куплены.

И вот я здесь, бабушка, как обычно, ворчит и крутится по хозяйству. Но вижу, что рада мне, рада, что я приехала на Новый Год к ней. И я рада.

Мне надо выдохнуть, прийти в себя.

И Темирхану, я уверена, тоже это нужно. А то опять нас кинуло друг в друга, без мыслей и мозгов.

— Сходи к Мане, возьми у нее закваску.

— Какую еще закваску?

— Ох, ты, Господи! — бабушка крестится, — отвыкла же я от твоего голоса! Да на хлеб закваску. У меня кончилась.

Киваю, собираюсь, набрасываю старую шубейку и вступаю в валенки. В деревне, конечно, чистят улицы, но до дома тети Мани, как обычно, трактор не доезжает.

Пока иду, ловлю на себе заинтересованные взгляды, здороваюсь со всеми, мне отвечают. Нет той отчужденности, что летом, после гнусной истории с Гариком.

Я не спрашивала у бабушки, что, в итоге, случилось с Варькой, с Гариком, вычеркнув эту страницу из жизни, как совершенно ненужную, незначительную. Эта грязь меня больше не коснется. Никогда.

И, судя по тому, что люди в деревне от меня не отворачиваются, больше дурных слухов не бродит. Это радует.

Все же, я очень люблю свою деревню, свое место силы. И не хочу терять ее.

— Ой, Майка! — всплескивает руками тетя Маня, — какими судьбами?

— В гости, — улыбаюсь.

— Ох! — она смеется, обнимает меня, — бабка твоя говорила, что ты выздоровела, голосок какой нежный!

— Спасибо! Бабушка за закваской послала…

— Ага-ага… — кивает тетя Маня, — сейчас… Присядь пока, отдохни.

— Да я не устала, — пожимаю плечами.

— Ну, это пока…

Тетя Маня роется в шкафу, бормочет что-то…

Я сажусь послушно, оглядывая дом тети Мани. Тут всегда интересно так, привычно уютно. Травы насушенные под потолком, в банках разноцветных на подоконнике какие-то жидкости… Пахнет приятно, сладко-ягодно.

Упираюсь затылком в стену, ощущая, как от одного только запаха и рассматривания деталей интерьера снисходит спокойствие, сродни медитативному.

Пожалуй, можно было бы что-то такое использовать в интерьерных решениях… Арома-лампы, например, в виде разноцветных баночек… Стиль деревенского дома, умиротворяющий. Двадцать квадратов комната, самая правильная с психологической точки зрения площадь… Человеку одинаково неуютно и в купе поезда, и в огромном зале… А вот двадцать квадратов в нас заложены еще с первобытных времен, размеры пещер, где жили племена первых людей…

Сама не замечаю, как мысли начинают плавно утекать в привычном направлении, затем приходит осознание, как можно было бы поменять концепт уже готового проекта! Дополнить его!

Можно же…

И тут я прихожу в себя.

Майка, глупая такая!

Какой проект? Ты уже безработная!

Грустно усмехаюсь, забираю у тети Мани закваску.

— Иди осторожно, тебе падать сейчас нельзя, — напутствует тетя Маня, но я, поглощенная мыслями, не особо вслушиваюсь.

Выхожу за ворота и словно спотыкаюсь на месте!

Прямо на меня едет здоровенная черная машина.

Незнакомая в принципе, но знакомая по сути своей…

Не думая совершенно, не дожидаюсь, пока водитель притормозит и выйдет, разворачиваюсь и спешно иду в сторону леса.

На мне — старая бабушкина шуба, на ногах — валенки. Издалека — деревенская баба.

Может, не обратит внимания? Не узнает?

Кто не обратит и не узнает, я не думаю. Просто запрещаю себе мысли на эту тему.

Иду, ускоряясь, по тропинке в сторону леса, надеясь успеть до того, как машина полностью затормозит. Что помешает водителю спокойно узнать, где я живу и прийти туда за мной, не знаю. И думать про это не хочу.

Убегаю.

Подчиняюсь инстинктам, а не голосу разума.

Бегу и надеюсь, что мой лес привычно укроет от погони.

Под ногами хрустит снег, но в лесу на меня падает оглушительная тишина.

И спокойствие. Моментально просто, словно обволакивает, укутывает. Защищает.

Становится легче дышать, легче идти.

Паника непонятная отступает, на ее место приходит тишина. В душе, сердце, голове…

Вдыхаю морозный воздух. Плотнее запахиваю шубку и иду уже целенаправленно, в сторону ставка.

Он замерз на зиму, конечно же, но все равно безумно красив и спокоен.

Осока, вмерзшая по берегам, склоненные ко льду ивы… Тишина и безмолвие.