Гость из пекла - Илона Волынская

Он сидел на елке. Почти на самой верхушке здоровенной, широколапой ели на центральном бульваре… и под ногами у него светились ночные фонари. Вместо рюмки с бесценным старинным вином в руках была сухая шишка.

* * *

Ночь вертелась перед глазами, как гигантская черная коробка, куда тебя засунули да потрясли. Оскаленная морда мамуна оказывалась то сверху, то снизу, то сбоку. На голову обрушился удар, цепкие когтистые пальцы ухватили за шкуру на загривке и под челюстью, мамун крутанул… и Хортицу швырнуло прочь. Она волчком завертелась в воздухе, путаясь в вывернувшихся назад крыльях, выровнялась, взмыла повыше… Мамун гнал во весь опор, охаживая лошадку хлыстом.

Вот черт! И в плане реальной ситуации – вот он, черт, удирает, и в плане ругательства! Если бы она в облике борзой говорить могла, сейчас бы проорала что надо ему вслед, остановился бы как миленький! И в человека не перекинешься, полетной мази нет, а без нее – грохнется! Хортица наддала, со свистом несясь сквозь ночное небо. Только бы успеть, только бы никто не пришел проклятому черту на помощь…

Расстояние между ней и всадником неуклонно сокращалось. На мамуна пала тень, темнее, чем окружающая его ночь. Черт запрокинул голову – оскаленная пасть и пылающие лютой зеленью глаза неслись прямо на него. Мамун взвизгнул, точно заяц под волчьей лапой, и, как джигит на арене цирка, нырнул под брюхо кобылки. И повис, держась за подпругу седла. Хортица торжествующе рыкнула. Гигантские крылья мелькнули у белой лошадки над головой, когти полоснули по выложенной стразами монограмме… и лопнул седельный ремень.

– А-а-а-а! – Мамун вместе с седлом оторвался от лошадки и полетел вниз.

Белая лошадка на краткий миг зависла в воздухе, по инерции перебирая копытами, точно порывалась скакать дальше… и заходясь отчаянным, полным ужаса ржанием, рухнула с небес.

Сложив крылья, Хортица ринулась за ней. Белую кобылку крутило и вертело в потоках воздуха. Только бы успеть! Если она сумеет утащить Ладу подальше от других чертей, торговаться с мамуном станет вдвое легче! Сможет ли она удержать в воздухе целую лошадь, Хортица старалась не задумываться. Должна!

У самой морды пахнуло серой, мамун вывернул откуда-то сбоку… и ухнул белой лошадке на спину. Рванул узду. Заржав, кобылка взвилась на дыбы, едва не съездив копытом Хортицу по голове. Крылатая борзая метнулась в сторону, мамун всадил шпоры лошадке в бока… Сделав «свечку», лошадка галопом понеслась прочь.

Хортица заложила крутой вираж и снова ринулась в погоню. Припав к шее кобылы, мамун неистово работал хлыстом – белые бока лошадки расчертили кровавые полосы. То и дело черт оглядывался назад – Хортица отчетливо видела его оскаленные зубы. Она налетела, как буря, как вихрь, ударила грудью, рассчитывая сшибить мамуна с кобылы. Держась за узду, черт соскользнул по конскому боку, пронырнул под брюхом, выскочил с другого бока и… полоснул Хортицу хлыстом поперек морды. В последнюю секунду крылатая борзая успела отвернуть, только самый кончик хлыста достал по чувствительному собачьему носу. Словно нож загнали! Хортица коротко взвыла, вой перешел в нарастающий яростный рык, и, как пикирующий истребитель, черная борзая рухнула на мамуна сверху.

Они сцепились снова, сплетясь в клубок. Хортица клацнула зубами, шерсть забила всю пасть, сжала челюсти крепче – кость затрещала, мамун заорал, на голову Хортицы посыпались удары рукояткой хлыста. Не разжимая челюстей, Хортица злобно взвыла… в тот же миг мамун ткнул ее рукоятью хлыста в глаз. Хортица завизжала, разжимая челюсти – рукоять немедленно оказалась у нее между зубов, и рычащий черт принялся отжимать ей голову назад. Хортица крепче стиснула зубы на хлысте, дернула головой – вцепившийся в кнут черт с воплем взлетел со спины лошади, описал в воздухе дугу и…

– Ав-в-в… – Хортица подавилась лаем – мамун приземлился на спину ей самой. Точно между крыльями!

Он был горячий, точно выхваченный из горна кусок железа, и невероятно тяжелый – словно на спину кусок скалы сбросили! Под этой тяжестью Хортица ухнула на спину белой лошадке!

Лошадка в очередной раз заржала – слабо, изнемогающе… и провалилась вниз. Ее копыта звонко ударили в плоскую крышу переливающегося огнями подсветки здания. Лошадка дробно стучала копытами по крыше… на спине у нее, вцепившись когтями в шкуру, сидела громадная крылатая собака, а на собаке скакал черт!

Крыша под копытами провалилась – словно открылся люк – и вся живая пирамида ухнула внутрь здания! Перед глазами Хортицы сперва стало совсем темно, пронеслись балки, перекрытия, потом ударил нестерпимо яркий свет, промелькнул искрящийся поток сверкающего хрусталя… потревоженная люстра закачалась, звеня подвесками… копыта лошадки ударили в узорчатый паркетный пол, и пирамида рассыпалась. Лошадь с грохотом помчалась по ярко освещенному залу. Всплеснув белой скатертью, точно лебединым крылом, перевернулся стол, зазвенел битый фарфор, и крошечные бутербродики-канапе превратились в кашу под ударами копыт. Мамун захлестнул хлыст на шее Хортицы и всадил шпору ей в бок… Хортица всплеснула крыльями – закачались и рухнули составленные «в горку» бокалы с шампанским, пенная золотистая жидкость расплескалась по полу. Удар крыла опрокинул мамуна на пол. Хортица рванулась – хлыст на шее лопнул с тугим звоном, рукоять отлетела, врезавшись точно в нос статуе. Отбитый нос заскакал по полу, статуя покачнулась… и стала медленно заваливаться. Хортица извернулась, вцепилась клыками мамуну в ногу и что есть силы тряхнула головой. Орущий мамун в зубах борзой мотылялся во все стороны, стукаясь головой о белоснежные колонны. Лошадка скакала по кругу. Разряженная публика с визгом разбегалась… Сквозь заливающие глаза пот и кровь вцепившаяся в мамуна Хортица увидела, как белая лошадка на полном скаку несется прямо на заставленный блюдами длинный банкетный стол… и кто-то сматывается оттуда…

Молча и грозно из-за стола воздвиглась кряжистая фигура, похожая на старое, обросшее мхом дерево, и громовой голос проревел:

– Прекратить! Мы цирк не заказывали! – И здоровенное, размером с письменный стол блюдо с осетриной взвилось в воздух… и врезалось кобылке в морду! Силой удара белую лошадку прокатило по гладкому отполированному паркету, ноги у нее подогнулись, и она завалилась набок, походя брыкнув Хортицу копытами! Черт с прокушенной ногой отлетел в сторону, шарахнулся головой об колонну и медленно сполз вниз. Тяжело вздымая бока, белая лошадка и черная крылатая борзая лежали на полу. Очертания их тел заколебались, словно в тумане, поплыли, изменяясь…

Постанывая, Ирка приподнялась на локтях и, прижимая локтем набухающий кровью бок, села. Дикая боль стрельнула в мозг, окатила все тело волной кипятка и ухнула в пятки. Голова закружилась так, что Ирке пришлось опереться ладоням в ускользающий из-под нее пол. Надо встать… встать… Она попыталась подняться и снова бессильно осела на пол. Боль поднялась новой волной, а под пальцами стало горячо от сочащейся из раны крови. Разбитыми губами Ирка зашептала заговор на затворение… перед глазами прояснилось. Боль зашипела и уползла в глубь тела, где и свернулась кольцом, как настороженная змея. Ирка огляделась… Мамун с разбитой головой валялся у колонны – лишь слабо постанывал, не открывая глаз. Вытянувшись в струнку, Лада лежала на спине, и лицо ее было бледным, как у покойницы, а остановившиеся, до краев налитые ужасом глаза смотрели куда-то вверх… Ирка потянулась к ней…