Лабиринт розы - Титания Харди

— На самом деле это сложный вопрос. Мне кажется, это будет происходить до тех пор, пока тем, кто пытается быть терпимыми к чужим воззрениям, не будет позволено свободно мыслить и выражать свое мнение, задавать разумные вопросы и быть понимающими скептиками или даже верующими рационалистами. К сожалению, соратники Кэлвина не видят брешей в своей теории — они принимают ее слишком буквально, что отметает любые возражения по поводу бредятины о конце света. Сам Кэлвин, как мне кажется, не так безоговорочно в нее верит, а вот его ультра-правые союзники принимают за неоспоримую истину то, что доктор Ди был на короткой ноге с ангелами. Их маленькая клика убеждена, что, получив доступ к необходимым приспособлениям — к алфавиту, которым пользовался Ди, и к инструкциям, как можно по сотовому дозвониться до небес, — они из короткого телефонного разговора точно узнают, в чем заключается сделка. Или во что в свое время посвятили Ди. Они без излишних церемоний уберут с дороги любого, лишь бы выведать заветный номер, по которому им ответит ангел. Интригует, не правда ли?

В машине воцарилось тягостное молчание. За окнами возникли очертания скромной, но прелестной лонгпэришской церкви — места благочестивого паломничества жителей деревни на протяжении столетий. Люси, внезапно ощутив прилив эмоций, тут же поделилась своими выводами:

— Неудивительно, что Господь разгневался на Еву, съевшую плод с Древа познания. Согласно Книге Бытия, знание наделяет божественной властью. Ева в ответе за то, что мы лишились простодушия и приблизились к богам, которые мыслят разумно и действуют осмысленно. Только впав в первоначальное невежество, мы сможем поверить в белиберду о Вознесении. Алекс, в твоей семье не принято отговаривать женщин от погони за знаниями или осуждать их за подобные желания, поэтому они и не согласны с беспрекословным подчинением карающему Господу, и именно по их решению документы Ди были схоронены под тутовником — древом мудрости. Древнему сценарию, в котором Ева повинна в грехопадении мужчины и всех прочих его несчастьях, они предпочли классический — Ариадна, выводящая мужчину из лабиринта.

Алекс взглянул на Люси с молчаливым одобрением и поцеловал ее.

— Ты даешь мне столько пищи для ума! Кант говорил: «Sapere aude» — «Дерзай знать». Он поддерживал Еву.

За оживленным спором они и не заметили, как прошел час и впереди показался дом Стаффордов. Едва Саймон свернул на подъездную аллею, как автоматически включилось внешнее освещение, хотя на крыльце никто не появился. Саймон обернулся и в упор посмотрел на Люси:

— Но дерзнешь ли ты узнать, куда приведет ключ Уилла? Какой ящик Пандоры он открывает?

Она не успела ответить: в дверях уже маячила сухопарая фигура Генри Стаффорда. Отец Уилла и Алекса, не скрывая радости от приезда гостей, крикнул:

— Ну, вы собираетесь сидеть там всю ночь или все же зайдете и выпьете по стаканчику?

— Папа, шампанское? — удивленно засмеялся Алекс. — Слишком шикарно для обычного воскресного вечера. Куда же подевался твой «Лафройг»?[90]

Он вынул бутылку из ведерка со льдом, вытащил пробку и наполнил всем бокалы — лишь Люси, со времени операции не позволявшая себе лишнего, жестом поблагодарила и отказалась.

— Сегодня День матери, Алекс. Думаю, за ушедших друзей выпить не возбраняется? — Генри поднял бокал и чокнулся с гостями. — Саймон, я не хочу, чтобы ты отделялся от компании. Уборщица приходила в пятницу, на всех постелях свежие простыни. Комната для гостей свободна. Может, пропустишь за ужином пару стаканчиков, а уж завтра тронетесь в обратный путь?

— Генри, спасибо за заботу. Было бы бестактностью отказать вам — если, конечно, все остальные готовы встать пораньше.

Все согласно закивали. Саймон вгляделся в окружающие его радостные лица: от недавнего напряжения на них не осталось и следа.

— Грейс, все же напомни мне потом, чтобы я позвонил маме, иначе завтра утром мне грозят серьезные неприятности.

— А я своей уже позвонила, — похвасталась предусмотрительная Грейс. — За мою маму, и за твою тоже, Саймон! И особенно… — робко добавила она, — за миссис Стаффорд.

— Люси, можно нам выпить и за твою маму? Кажется, в Австралии этот праздник в другой день? — спросил Генри с таким естественным простодушием, что Люси сердечно откликнулась на его вопрос:

— Мне бы очень хотелось выпить за маму Алекса, Генри. Алекс, плесни мне все же немного…

Он передал ей свой бокал, а себе налил новый.

— Я пью за Диану, — с чувством произнесла Люси, и все хором повторили ее тост.

— Представляешь, папа, Люси и есть та девушка, о которой я собирался тебе рассказать. Вот только позвоню Элейн в паб и закажу столик.

— Fait accompli,[91]Алекс, — она уже ждет нас. Столик у витрины заказан на полвосьмого. Но сейчас идти еще рано — у нас в запасе целый час. Ничего?

Со времени прогулки с Люси по нормандскому садику Алекс немного по-иному взглянул на натуру своей матери. Ее мягкая сила, разнообразие интересов и познаний и раньше вызывали у него искреннее благоговение; ему всегда казалось, что ее творческие увлечения служили выражением некой внутренней сущности, отвергнутой ею в угоду браку. Она, пожалуй, вполне могла бы стать профессиональной художницей, или скульптором, или дизайнером. Но его мать была детищем своего поколения и не могла нарушить обычай, принятый в их буржуазной среде: «Семья прежде всего». Сыновей и домашнее хозяйство она превратила в дело всей жизни и совершенствовалась в искусстве сглаживать острые углы. Но теперь Алекс нашел клад, о существовании которого он даже не подозревал, и горел желанием разузнать о нем побольше. Он понимал, что отец, скорее всего, не готов выслушивать от него такого рода вопросы, ведь Алекс не то что Уилл, его жизнь куда определеннее, надежнее, чем у брата, а здесь он столкнулся с явлениями менее осязаемыми и прямолинейными.

— Я не говорил тебе: мы с Люси недавно нагрянули в наш дом в Нормандии. Там прекрасно, вот только дождь лил почти все время. — Алекс искал на лице отца реакцию на свое заявление. — А почему ты приобрел дом в Эгле? Ты сам его выбрал или мама так пожелала?

— Как хорошо, что вы там побывали, Алекс…

Саймон, собираясь долить Генри шампанского, взглянул на него, спрашивая позволения, и заметил, что тот улыбается сыну и Люси. В этой улыбке Саймон прочел отцовское благословение и подумал, что Генри знает о старшем сыне гораздо больше, чем можно было предполагать, несмотря на упрямое умалчивание Алексом семейных трагедий и неудач собственного брака.

— В основном она, — ответил Генри на вопрос сына, — и не просто пожелала, а, я бы сказал, велела. Я с радостью поддержал ее, хотя климат в том же Провансе куда теплее. Но она сказала, что в крайнем случае за погодой всегда можно съездить в землю Ож. А почему ты вдруг спросил?