Любовь юного повесы - Элизабет Вернер

– Кажется, вы сами хотите взяться за это? – медленно проговорил он. – Я не могу, потому что в жизни Гартмута много такого, что подтверждает это подозрение. Оно объясняет мне все, что казалось до сих пор загадочным, и, кроме того, обвинение основано на совершенно определенных фактах.

– Да, обвинение против его матери! Она была злым роком для своего сына, но он не знал о постыдном промысле, до которого она унизилась. Я видела, как он был ошарашен, когда отец произнес страшное слово «шпион», с каким ужасом он отбивался от него; это было отчаяние человека, который наказан суровее, чем заслужил. То бегство, то нарушенное честное слово лишают его теперь доверия самых близких ему людей. Но если отец и друг осудили его, то я ему верю! Он не виноват!

Взволнованная молодая женщина выпрямилась во весь рост, ее щеки пылали, в голосе звучало страстное увлечение, которое свойственно лишь любви, когда речь идет о защите любимого человека. Эгон стоял неподвижно и смотрел на нее. Это было пробуждение, о котором он так часто мечтал. Теперь жизнь и страсть били в Адельгейде ключом, полярная зима сменилась роскошным южным летом, но не он, а другой вызвал это превращение.

– Я не берусь решать, правы ли вы, – тихо проговорил принц после небольшой паузы. – Я знаю только, что, виноват Гартмут или нет, в эту минуту ему можно позавидовать.

Адельгейда вздрогнула, она поняла намек и молча опустила голову перед полным упрека взглядом принца.

– Я приехал проститься, – снова заговорил Эгон. – Я хотел задать вам перед разлукой один вопрос, высказать одну просьбу. Теперь это лишнее, мне остается сказать вам только «прощайте»!

Адельгейда взглянула на него полными слез глазами и протянула руку.

– Прощайте! Да хранит вас Бог в бою!

– Зачем мне жизнь… теперь? – невольно вырвалось у принца. – Мне скорее хотелось бы… Нет, не смотрите на меня так умоляюще! Я ведь знаю теперь, что это была роковая ошибка с моей стороны, и не стану мучить вас признанием. Но, Адельгейда, я с радостью согласился бы быть убитым, если бы мог купить этим взгляд и тон, которые вы нашли сейчас для другого… Прощайте! – И он, поцеловав руку молодой женщины, поспешно вышел.

После полудня буря усилилась. Ветер завывал в лесу, неистово дул на открытых возвышенностях и все быстрее гнал по небу облака. Бушевал он и на том лесистом холме, который прошлой осенью был свидетелем важной по своим последствиям встречи Гартмута и Адельгейды, но Роянов, одиноко стоявший теперь на нем, прислонившись спиной к стволу дерева, казалось, не замечал этого.

Лицо Гартмута было мертвенно-бледным, и в его застывших чертах отразилось недоброе спокойствие; огонь в его темных глазах потух, мокрые волосы тяжело нависли на лоб. Ветер сорвал с его головы шляпу, однако он не заметил этого так же, как не замечал дождя, от которого насквозь промокла его одежда. После нескольких часов блуждания по лесу он очутился на этом месте, привлеченный сюда бессознательным воспоминанием; это было самое подходящее место для исполнения его намерения.

Известие, которого он ждал с лихорадочным нетерпением, наконец пришло, но это было не письмо, а всего несколько строк, без обращения и с подписью: «Князь Эгон Адельсберг». Однако в этих скупых строках заключался смертный приговор для человека, получившего их. Он был навсегда отвержен, его презирали, и друг осудил его, даже не выслушав, – рок страшно карал сына Салики.

Треск толстого сука, с шумом упавшего на землю совсем рядом, заставил Гартмута очнуться от мрачного забытья; однако он не вздрогнул и только медленно повернул голову в ту сторону. Если бы этот сук упал на один фут ближе, то задел бы молодого человека и, может быть, один миг положил бы конец его позору и муке. Но смерть не так-то легко дается тому, кто ее ищет. Обычно судьба посылает ее тем, кто любит жизнь, если же человек желает покончить с жизнью, то должен пасть от собственной руки.

Гартмут снял ружье, упер его прикладом в землю и стал ощупывать рукой грудь, ища нужное место. Он еще раз взглянул на покрытое облаками небо, потом на маленькое темное лесное озерко с обманчивым лугом, над болотистой почвой которого клубился туман, как когда-то у него на родине. Там он видел манящие, зовущие за собой блуждающие огни; он последовал за этими посланцами бездны, и они жадно втянули его в глубину. Теперь ему уже не было возврата туда, где сверкало другое, светлое пламя. Выстрел в сердце должен был положить конец всему.

Гартмут уже намеревался приставить ружье к груди, как вдруг издали услышал свое имя; его звали голосом, в котором слышался мучительный страх. Высокая фигура в темном дождевом плаще стремительно бежала к нему с опушки леса. Ружье выпало из рук Гартмута; он увидел лицо Адельгейды, которая остановилась перед ним, дрожа всем телом.

Проходили минуты. Ни он, ни она не говорили ни слова. Гартмут первый овладел собой.

– Вы здесь? – спросил он с деланым спокойствием. – В лесу, в такую непогоду?

Адельгейда взглянула на ружье и вздрогнула.

– Я хотела бы задать этот вопрос вам.

– Я был на охоте, но погода слишком плохая, и я хотел разрядить ружье, чтобы…

Роянов не договорил, потому что взгляд молодой женщины, полный упрека и боли, сказал ему, что ложь будет напрасна. Он замолчал и мрачно потупился. Адельгейда также перестала притворяться, будто ничего не знает, и воскликнула дрожащим от ужаса голосом:

– Господин фон Фалькенрид… Господи! Что вы хотели сделать?

– То, что было бы уже сделано, если бы вы не вмешались, – жестко сказал Гартмут. – И, верьте мне, было бы лучше, если бы случай привел вас сюда пятью минутами позднее.

– Меня привел не случай; я была в лесничестве и узнала, что вы ушли уже несколько часов тому назад. Страшное предчувствие заставило меня бежать за вами и искать вас здесь; я была почти уверена, что найду вас на этом месте.

– Вы искали меня? Меня, Ада? – Голос Гартмута прерывался от бурного наплыва чувств. – Откуда вы узнали, что я в лесничестве?

– От принца Адельсберга, посетившего меня сегодня утром, вы получили его письмо?

– Не письмо, а только извещение, – ответил Гартмут дрожащими губами. – В этих строках нет ни одного слова, обращенного лично ко мне; в них деловым языком сообщается лишь о том, чем принц считал необходимым уведомить меня… и я понял их.

Адельгейда молчала; ведь она знала, что это заставит его решиться на самоубийство. Она медленно подошла ближе, чтобы стать под защиту деревьев, потому что бушевавший на открытой возвышенности ветер почти сбивал с ног. Только Гартмут как будто ничего не замечал.

– Я вижу, вы знаете содержание записки, – продолжал он, – а оно и не ново для вас, ведь вы были свидетельницей того, что случилось тогда в Родеке. Но, верьте мне, Ада, то, что я почувствовал, увидев вас в призрачном свете северного сияния, озарявшем ту ужасную ночь, и поняв, что меня смешали с грязью в вашем присутствии, – та мука удовлетворила бы даже моего отца. Она отплатила мне за все зло, которое я причинил ему.