Хозяин лета - Дмитрий Могилевцев

Дима, кивнув, осторожно пожал тонкие теплые пальцы:

– Спасибо. До скорого.

– Не забывай меня, – лукаво улыбнулась Рыся, откинув упавшую на лоб прядь.

Стронула коня и поехала шагом к ожидавшим ее всадникам. Дима проводил их взглядом.

Павел, тоже посмотревший вслед всадникам, сказал чистящему зубы Сергею:

– Тебе не кажется, что эту особу мы уже видели – и не один раз?

Сергей промычал утвердительно, не вынимая щетки изо рта.

– И не только тогда, когда наш уважаемый начальник ее поимел. Или она поимела нашего начальника, к чему я больше склоняюсь. Ты помнишь, когда нам краповые береты выдавали – с кем она тогда под ручку стояла?

Сергей перестал чистить зубы, нахмурился, кивнул, видимо, вспомнив, и опять принялся усиленно драить.

– Я ведь её еще и до того видел, но как-то внимания не обращал. Часто видел. И не только с тем лампасником. И на аэродроме, когда мы на подхвате сидели, – кто первым проехал? Знаешь, очень мне кажется, что мы вляпались куда основательнее, чем поначалу казалось.

Сергей, отхлебнув из кружки, звучно прополоскал рот, выплюнул белую струю.

– Да брось ты. Димон всех ее добровольцев отправит к старику – пусть тот разбирается, автоматы им давать или лопаты.

– Так-то оно так, – протянул Павел задумчиво. – А она? Какого х…я она здесь? На чьей стороне? При ком она тут?

– Брось, – посоветовал Сергей. – Ты что, забыл, куда стрелять? Пошли, там уже на нас накашеварили.

Автоматов ни добровольцы, ни белые легионеры так и не получили. До Сергей-Мироновска они добрались только поздно вечером, когда войска конфедератов давно уже оттуда ушли. Для прибывших поставили в парке армейские палатки, а с утра, отобрав имеющееся оружие и вручив лопаты с ломиками, отправили разбирать настроенные конфедерацией по всему городу нужники. Их, увлекшись, построили десятка три, чуть ли не на каждом городском перекрестке.

Однако среди прибывших не оказалось ни Рыси, ни ее конного эскорта.

Собирали конфедератов долго. Несмотря на все вечерние приготовления, кто-то у кого-то отбирал машины, кто-то не туда заехал, и его вытаскивали. Командиры не могли найти своих людей, а люди – командиров, неловко стронутый с места танк развалил два дома, и пришлось срочно улаживать скандал, на базаре очередной раз затеяли свару, и всё разбиралось и улаживалось тем более медленно, что сам Матвей Иванович в делах участия почти не принимал. С утра он проснулся совсем больным, едва разогнулся, а когда попытался встать, со стоном повалился на пол, и прибежавший Ваня, подняв его на руки, как ребенка, уложил на кровать, перетянул руку жгутом, вытянул из ампулы коричневую жижу, уколол. Глаза старика заблестели. Он снова попытался встать – и опять упал на кровать, но не застонал, а рассмеялся.

– Если б это еще и песок из коленок высыпало – цены б снадобью не было. Придется тебе поработать камердинером. Ты уж извини.

– Да не за что, Матвей Иванович. Вот брюки ваши.

Старик попробовал согнуться. Закряхтел.

– Давайте я помогу… вот. И рубашка. Вас в кресло перенести?

Старик кивнул, и Ваня, подхватив его на руки, понес, усадил в кресло.

– Что, жалко смотреть на калеку? Жалко ведь. И неприятно. Я же вижу, как ты виду стараешься не показывать. – Старик усмехнулся. – Ради бога, оправдываться не пытайся, я ж тебя как облупленного знаю. Надо же. Всю жизнь казалось, что до такого не доживу. Тебе дед рассказывал, как я его по буеракам на спине тянул, после того как в засаду попали?

– Конечно. Сколько раз, – сказал Ваня. – Про то, как ему голени пробило, и, если б не вы, его б зондеры взяли.

– А он не рассказывал, что тогда же и зуба лишился? Переднего, вот здесь. – Старик показал пальцем на левую сторону верхней челюсти.

– Мне он говорил, что с приятелем подрался.

– Ведь правду сказал. Не любил он врать, дед твой. Крепкий был человечина. А зуб ему выбил я, ногой. Тогда же, когда ему голени продырявило… За нами зондеры шли. Ты ж знаешь, их из местных набирали, немцы там только офицерили. Леса знали как свои пять пальцев. Я тогда не думал, уйдем или нет. Здоровье было – тянул. И быстро, как оказалось. А твой дед думал. И не хотел, чтоб меня из-за него поймали, а еще больше не хотел, наверное к зондерам живым попасть. И когда я его наземь скинул, отдышаться да отлить, он за пистолет – был у него маленький браунинг, под рубахой носил его. Оборачиваюсь – а он его уже к голове приставил. Я ногой и дал, не долго думая. Пистолет в кусты улетел. Зуб тоже – им твой дед чуть не подавился, выхаркнул с кровью. Матюгался всё время, пока я волок его, всё темя мне слюнями и кровью обрызгал. А я его всё-таки донес. И зондеркоманду обогнал. Я ведь помню, как я тогда на него смотрел. Как ты на меня сейчас. В нашем деле лучше – и перед собой, и перед другими – быть не калекой, а трупом.

– Но дедушка тогда выздоровел. И бегал, и танцевал.

– Да уж. И у меня вон то, что ты теперь под мышкой носишь, выцыганил – за браунинг и зуб… Но, Ваня, от зондеркоманды, которая за мной сейчас идет, еще никто никогда не убегал. И пытаться бежать, цепляться за последние остатки, висеть на лекарствах, вместо того чтобы спокойно ее встретить, – нелепо.

– Вам сейчас нельзя быть трупом, – серьезно сказал Ваня. – Непозволительно. Вам нужно прожить три дня, чтобы увидеть наши танки на улицах Города, – помните, вы же сами недавно говорили?. И еще неделю, чтобы наши не стали друг в друга стрелять. И еще месяц, чтобы перестали стрелять по всей стране. И год, чтобы всё хоть как-то наладилось. И лет пять, чтобы жизнь тут стала нормальной. Я верю – вы-то везде порядок наведете.

Старик рассмеялся:

– Ах ты хитрый, льстивый лис. И ты будешь носить меня на руках, пока я буду всех устрашать и приводить к порядку?

– Рузвельт правил из инвалидной коляски.

– Спасибо за сравнение. – Старик усмехнулся. – Но если мы и сумеем добраться до Города и, самое главное, взять за шкирень главного отечественного колхозника, сравнивать меня нужно будет не с Рузвельтом, а с Пиночетом. Ты же знаешь: ждут и под Смоленском, и под Псковом. Империя – как гидра. Отрубленные головы отрастают снова, как только она набирается сил. Ради восстановления законности, по просьбе братского народа – пожалуйста, принимайте освободителей. А отец нации уже изрядно соседей достал. Как только он распишется в своей неспособности справиться с нами, помощники не задержатся.

– Так почему они до сих пор не пробовали вмешаться?

– Кажется мне, просто они ожидают, что мы сами поднесем им страну на блюдечке. Что мы с тобой затеяли в их представлении? Мятеж старых гэбистов, оказавшихся не у дел. Кто заварил кашу в Городе? Опять же охранка, старая имперская кость. А чего хочет охранка всякой развалившейся империи? Так зачем им вмешиваться?