Обратный счет любви - Рина Осинкина

конечно, крутой, но меня все равно злить не надо. Я тебе ясно все объяснил – мне нравится твоя мама. Я не женат, а это тоже большое значение имеет, не так ли? А как там дальше у нас с ней получится, я не знаю, и никто не знает. Итак, что скажешь?

И Андрей с показным равнодушием произнес:

– Что ж, встречайтесь, если она согласна. Только запомните. За нее есть кому заступиться. Кстати, сведения у вас левые. Мне не нужно было нанимать никаких отморозков. И если уж я с отцом так разобрался, то можете себе представить…

Лапин с сомнением смотрел на его субтильную фигуру, но, наткнувшись на твердый взгляд, произнес без улыбки:

– Выходит, заступников теперь у нее будет двое.

И протянул Надеждиному сыну руку.

Андрей тоже смотрел на Лапина, стараясь заглянуть в его глаза, как будто глаза никогда не лгут. И откуда этот бритоголовый верзила все пронюхал? Хотя у него ж деньги. На деньги можно многое купить, информацию в том числе.

Андрей отца очень любил. Он его любил долго, лет до четырнадцати, наверное. Он до сих пор вспоминает, и сердце щемит, как от утраты, как они с папкой вместе гоняли мяч во дворе и ходили на рыбалку на речку Лихоборку. Это когда они еще жили на старой квартире.

Андрею не было обидно, когда папа сердился на него и отвешивал подзатыльники, если у Андрея не получалось попасть по воротам, или правильно подсечь рыбеху на крючок, или что-то другое, что папа считал обязательным для любого мужика. Зато папа покупал ему сухарики и картофельные чипсы, чего никогда не позволяла мама, и иногда рассказывал ему всякие интересные случаи про свою службу в армии. Но и маму Андрей тоже очень любил.

Когда Андрей подрос, то стал замечать, что не все у них в семье благополучно. Папа слишком часто задерживался допоздна на работе, и в те вечера, когда его долго не было, мама плакала. Сначала Андрейка думал, что маме просто страшно оставаться ночью в квартире без папы, и тогда Андрей ее успокаивал, он ей говорил, что никаким разбойникам не даст ее в обиду, пусть только сунутся, а она обнимала его и плакала снова.

Еще он думал, что она так сильно волнуется за папу. В то время Кирилл Николаевич служил инспектором ГАИ, но для Андрея это было все равно что милиция, которая ловит воров и убийц, сидя в засаде и устраивая погони по ночным улицам. Если он выполняет какое-то опасное задание, то мама, конечно, боится, что его могут ранить или даже убить, и Андрей опять ее успокаивал, говорил, что все будет хорошо, и папа обязательно вернется целым и невредимым, и что его, наверное, задержало начальство.

Но годам к четырнадцати вся мура насчет опасных заданий улетучилась. Не сама по себе, просто он кое-что подслушал.

Сидя на унитазе с компьютерным журналом на коленях, он услышал через решетчатое оконце под потолком, как отец, закрыв за собой дверь ванной, разговаривает по телефону с какой-то «киской», договариваясь о встрече. То, что встречаться он собрался не с мамой, было понятно, мама в это время готовила на кухне для всей семьи завтрак. В тот вечер отец опять пришел домой поздно.

В другой раз Андрей слышал, как родители поругались. Они были в своей спальне и сначала переговаривались обычными голосами, а потом мама спросила отца, откуда у него эта рубашка, а он на нее разорался и обозвал неряхой, которая не помнит, какие у мужа есть рубашки, и еще назвал дурой и выскочил в коридор прямо на Андрея. Сына он, кажется, даже не заметил.

Андрей все понял и решил обязательно с отцом поговорить. Тому была единственная, но весомая причина. Она именно в том и состояла, что Андрей все понял, а поняв, не захотел делать вид, что ничего плохого в их семье не происходит. Как же не происходит, если маме плохо?

Он долго не мог подгадать удачный момент. Но как-то по весне они с отцом поехали на дачу вешать полки, а мама осталась дома делать уборку и что-то еще. Андрей все не решался начать, да и дрель постоянно визжала, но когда шурупы были вкручены и шкаф водружен на стену, он выпалил:

– Па, ну, зачем тебе все эти телки? И мама, кажется, догадывается.

Кирилл поначалу не въехал, о чем его сын говорит. Потом все-таки сообразил, растянул губы в деревянной улыбке, положил руку ему на плечо и сказал проникновенно:

– Понимаешь, Андрюх… Раз ты об этом заговорил, то, значит, уже взрослый мужик. А нормальный мужик, если он не импотент и не евнух, всегда и постоянно хочет новых баб. Неужели ты считаешь, что, когда женишься, больше никогда не посмотришь ни на одну задницу? Еще как посмотришь, сынок, еще как. А теперь ответь мне на вопрос: почему ты обязан хоронить себя заживо рядом с одной и той же, пускай даже красивой, бабой, в то время как жизнь проходит мимо, а? Ты представь, жизнь проходит мимо, она совсем рядом, за дверью твоей камеры, но ты с тех пор, как женился, приговорен отказывать себе в ее радостях и, более того, должен про них забыть. Все эти брюнетки, блондинки, рыженькие, толстушки и худышки – уже не для меня? Ни с одной из них и никогда? Ну, с какого перепугу, сынок? Кто такое право имеет, чтобы меня на это подписывать? Запомни, Андрюх, требовать от мужика такого воздержания – верх эгоизма. А маму я люблю, она у нас хорошая. И понимает она все правильно, я тебя уверяю. И потом, откуда тебе известно, что она сама не того?..

Конечно, откуда это могло быть известно сыну?

В отличие от Кирилла, который достоверно знал, что она не «того». Необязательно устраивать слежку и сажать «жучок» на телефон, чтобы увериться, что тебе наставляют рога, отнюдь. Слежка нужна, чтобы знать точно, кому ты обязан этим атрибутом, а сам факт их наличия скрыть трудно, атмосфера в спальне делается другой. Это только дебил не заметит.

Кирилл дебилом не был, и если бы что-нибудь унюхал, то не потерпел бы этого самого «того». Он не позволил бы, чтобы жена его позорила и над ним глумилась. Да и обидно. Ты для нее вкалываешь на работе день и ночь, себя не жалеешь, а она, тварь, над тобой глумится.

Может быть, и не стоило ему мазать сейчас жену грязью, тем более что и без