Заххок - Владимир Медведев

Мне не надо объяснять, что такое шинак. В прошлый приезд на Дарваз я в нем побывал – в том самом, где некогда сидел Диловар. Это маленькое укрепление, засада, крохотная избушка, сложенная из грубого камня. Архаический дот сохранился до сих пор, а тропа почти исчезла, разрушенная взрывами при прокладке дороги. Проехав на автомобиле, мы поднялись в шинак по обрывистому склону. Засада показалась мне весьма древней. Думаю, соорудили её задолго до Диловара. Три бойницы позволяют контролировать афганский берег и обе стороны тропы. Сзади шинак прикрывает скала. Я нашёл в проёме одной из бойниц стеклянную ампулу с йодом. Спутники объяснили, что шинак иногда используют пограничники.

Я рассказал об этом старикам, они одобрительно поцокали языками.

Дед Бачабек пояснил:

– Вместе с Диловаром в шинаке сидели несколько человек. В кишлаке резали баранов, пекли лепёшки и туда относили. Продолжалось это очень долго…

Героический дед продолжил:

– Под оврингом текла река, и когда Диловар застрелил нескольких солдат, их унесла вода. Никто не мог к нему приблизиться. И вдруг все затихло. Люди с той, афганской, стороны сказали: «Что случилось с гази-мардом, мужем-воителем? Почему не открывает огонь?» Когда пришла ночь, они переплыли реку на салах – надутых бурдюках для переправы – и увидели, что он мёртв. Нe знаю точно, кто его застрелил, солдат или командир. Люди рассказывали по-разному. Мой сосед Джамшед, который недавно умер, говорил, что был рядом с Диловар-шохом, когда это случилось. Он говорил, что пуля ударилась о скалу, отскочила и попала в Диловара…

Эту версию дед Бачабек опроверг:

– Рассказывают, что вместе с Диловаром в шинаке сидел Иматшо из Ванча. Он заряжал для Диловара ружья. И он сказал: «Надоело мне заряжать…» Взял ружье, приставил к Диловару сзади и выстрелил. Это было на рассвете. Его убили не русские, а Иматшо. Три дня тело лежало в шинаке, наконец приплыли люди из Нусая и отвезли его на салах на ту сторону, чтобы похоронить. Сам я на похоронах не был, но когда-то давно работал на ГЭС в кишлаке Коведа, вместе со мной по ночам дежурил старик по имени Банда, который теперь умер. На дежурствах мы с ним часто разговаривали. Покойный Банда видел, как хоронили Диловара. Собралось много народа, чтобы совершить джанозу, погребальный обряд, и прочесть поминальную молитву. Положили его тело на ветки тута. И люди стали ссориться. Одни говорили: «Он воевал и стал шахидом». Другие спорили: «Нет, он не шахид». Вышел вперёд один человек, домулло, или кази с большой чалмой на голове и, обращаясь к трупу, сказал: «Эй, Диловар-шох, над тобой спор идёт. Если ты стал шахидом, покажи это». И у Диловара из ран выступила кровь, но люди продолжали спор. Тогда домулло во второй раз обратился к трупу: «Диловар, докажи, что ты шахид». И мёртвый Диловар-шох улыбнулся. Спор прекратился. Объявили его шахидом и похоронили…

Дед Бачабек завершил:

– Когда этот парень убил Диловара, все кишлаки удивились: «Эхх-а-а-а!» Все были очень довольны…

Я не понял:

– Как довольны?! Почему?

Мне-то казалось, что люди должны были опечалится смертью героя.

– Он разве мучил народ? – спросил молодой парень, внук деда Бачабека, тоже внимавший рассказам старцев.

Дед Бачабек поглядел на нас с сожалением: эх, мол, молодёжь, простых вещей не разумеете.

– Нет, не мучил, – сказал он, – но пока сидел в шинаке, все дороги были закрыты. Никто ни прийти, ни уйти не мог. Когда его убили, дороги быстро открылись. Принесли бревна-жерди, связали и открыли дорогу. Из Калай-Хумба – в Ванч, из Ванча – в Калай-Хумб. Дорога на Хорог открылась. С той стороны солдаты пришли, с этой – народ. В стране не стало печали…

Мы с внуком переглянулись. Я подумал, что история, и особенно её конец, замечательные. Хоть вставляй в учебник по социологии крестьянства. Неизвестно, был ли Диловар Дон Кихотом, но что до дарвазского коллективного Санчо Пансы, то его волновало единственно собственное брюхо. А лучше и точнее сказать – только выживание. И лишь идиот посмотрит на такую позицию свысока. Жить землёй рискованно повсюду, а в горах – это вообще постоянное существование в зоне повышенного риска.

Позже, мысленно переворошив рассказы старцев, я понял, что и с Диловаром все ясно. Никакой он, конечно, не Дон Кихот. Братья имели чины, допускались в Бухару, к эмиру. Стало быть, удалец воевал небескорыстно, защищал не кишлак, а положение своего семейства. Крестьянину безразлично, какая власть приходит, какая уходит. Главное, чтоб поменьше лезла в его дела и поменьше притесняла. А чужой для него остаётся любая центральная власть, сидит ли она в Бухаре или Москве. Истинный начальник для него тот, что рядом, самое дальнее – в Калай-Хумбе. А кто верховодит в «Центре», горца заботит столь же мало, как то, какая из инопланетных рас правит нынче на Марсе. Кстати, бухарские правители и их наместники были для дарвазцев абсолютно чужими. Завоевать Дарваз и присоединить его к эмирату Бухаре удалось лишь большой кровью в последней четверти девятнадцатого века, поэтому вряд ли стоило ожидать от крестьян какой-либо приверженности эмирской власти. Отстаивали старый порядок местные князья и, одновременно с сопротивлением большевикам, нередко бились между собой.

Ситуация повторяется в наши дни один к одному. Сильные мира сего бьются за власть, крестьяне стоически выжидают, пока пройдёт буря. Но сегодня их положение много трагичнее, чем у дедов. В нынешней гражданской, по названию, войне, а по сути в княжеской междоусобице, простой люд из безучастного мирного населения превратился в противника и гибнет в большем, наверное, количестве, чем комбатанты.

Поразительно, что в конце столетия противостояние проходит по тем же самым линиям, что в его начале. Меньше чем за столетие Южный Таджикистан из бедной захудалой провинции захудалого средневекового эмирата превратился в центральное ядро процветающей современной страны с большими городами, разветвлённой промышленностью, сетью автомобильных дорог, мощными гидроэлектростанциями, собственной Академией наук, системами образования и здравоохранения и прочая, и прочая. Но вновь бьются между собой князья Дарваза и Каратегина. Вновь одним из главных участников войны становится локайский вождь. И как некогда эмир Алим-хан произвёл Ибрагим-бека в парвоначи и отдал под его начало свои разрозненные военные силы, так и нынешний правитель – председатель Совета министров Эмомали Рахмонов – присваивает Файзали Саидову звание полковника и назначает командиром бригады специального назначения МВД. Восстаёт из могилы тень эшона Султона, воплотившись в своего дальнего родича Сангака Сафарова.

Это отнюдь не современная постановка старой драмы в новых декорациях и с новыми исполнителями старых ролей, а всего лишь продолжение той же пьесы после антракта. Следующее действие. Да и перерыва-то между актами не было, хотя со стороны казалось, что занавес опускался и действие останавливалось. На самом деле оно длилось, не замирая. Просто сторонние зрители его не видели, не замечали.

«С тех-то ещё времён идёт между нами борьба», – сказал мне Сангак, имея в виду двадцатые годы, когда бывший каратегинский бек Фузайл-махсум разгромил и казнил его легендарного предка «красного» эшона Султона с братом. Об этом даже сложена народная баллада: