Месть Солнцу - Василий Головачев

–Понял, молчу.

–Придётся рискнуть.

–Как скажете, товарищ майор,– покладисто ответил он.

Ступили на пандус, который плавно унёс всех в недра «субмарины». Лепестки носа сошлись, гости оказались в сферической полости мелочно-белого цвета без интерьера и вообще без единой детали.

–Долго нам…– начала Флора.

«Уже прибыли,– ответил Лаврентий Павлович.– Выходим».

–Момент!– остановил его Терентий.– Что, если ваш Великий отреагирует как фагоциты на вирус? Мы ведь, если я правильно понял, как раз и являемся вирусом.

«С нами Подсолнечник»,– сказал полковник, словно это всё объясняло.

Белую сферическую стену прорезала щель, и первым в неё проплыл проводник. За ним вышли живые земляне и лишь потом остальная делегация.

Их ожидал сюрприз.

Пандус опустился на зелёную лужайку в окружении высоких елей и сосен. Над лужайкой простиралось синее небо с неярким солнцем в зените. Её пересекал ручей, на берегу которого стояла белая пагода. В ней сидел человек и смотрел на высаживающуюся из «подлодки» толпу. Когда «Лаврентий Павлович», Терентий и Флора подошли ближе, он встал и спустился к ним, одетый в красивый бело-синий мундир странного кроя – под русского офицера конца девятнадцатого века.

Терентий невольно с усмешкой подумал: прямо поручик Ржевский! К тому же показалось, что он уже видел этого «кейсофисера». Вгляделся пристальней и понял, что впечатление обманчиво. Посланец Великого Улья был похож сразу на многих мужчин, являя собой образец стати и принадлежности к мужскому полу. «Слава богу, не трансвестит»,– подумал Терентий с облегчением.

–Будьте как дома,– глубоким баритоном произнёс посланник; по-русски он говорил безупречно.– Можете снять костюмы, здесь воспроизведены вполне земные условия.

Флора свернула шлем. Терентий тоже. Спросил:

–Откуда вам известны земные условия? В ваши времена от Земли не осталось и следа.

–Генетическая память, знаете ли,– без улыбки, но весело ответил «поручик».– Я начинал как обыкновенный земной человек двадцать первого столетия, пока не сформировалась система первого Улья. Отсюда и знание языка.– Он повёл рукой на ротонду.– Присядем? Как говорят люди вашей расы: вногах правды нет.

Терентий оглянулся на «толпу» «призраков» за спиной.

–Это тоже люди… были.

Посланник поморщился, как обыкновенный человек.

–Мой оператор проявил излишнюю самостоятельность, пытаясь ускорить процесс.

–Их можно будет восстановить?

–В принципе, ничего невозможного в этом нет. Носителем интеллекта может стать как человек, так и любое существо или искин. Но захотят ли они вернуть свой облик? В их нынешнем положении много преимуществ.

«Это каких же?»– послышался мыслеголос Лаврентия Павловича.

Посланник Улья услышал его голос.

–Отвечу, но прошу присесть и расположиться поудобней. Надеюсь, вы никуда не спешите[15].

«До пятницы мы совершенно свободны»,– с иронией проговорил Климук.

–Присоединяйтесь,– улыбнулся посланник.

Флора первой направилась к ротонде.

Лаврентий Павлович оглянулся.

«Майор, пошли вместе».

«Мы тут погуляем, товарищ полковник,– ответил Остроумов.– И так всё будет слышно».

Расселись по белым лавкам ротонды, выглядевшим абсолютно реалистично, хотя у Терентия нет-нет да и появлялось ощущение нереальности происходящего.

–Напитки?– предложил «поручик» по-джентльменски, вопросительно посмотрев на гостей.

–Нет,– отказался Терентий.

Флора промолчала.

–Не понял причин вашего бунта,– продолжил «поручик», приподняв брови.– Вам даётся возможность жить если и не вечно, то очень долго.

«Спасибо,– сказал Лаврентий Павлович,– но жить хочется не внутри тебя, а рядом! Индивидуально! Не в общей толпе твоих сознаний и мыслей. Тебе известно, что такое свобода и независимость?»

Посланник кивнул:

–Разумеется.

«В таком случае не понимаю твоего непонимания!»

Посланник сделал паузу, и Терентий вдруг представил, какой огромный объём информации кроется в каждом вопросе и ответе Улья, вобравшего в себя весь опыт цивилизаций Вселенной! На миг на душе стало зябко.

–Давайте зайдём с другой стороны,– предложил «поручик».– Человечество как интеллектуальная система – грустное явление. Мой солнечный оператор изучил его состояние. Люди две тысячи семьдесят восьмого года в большинстве своём не хотят ничего, кроме получения удовольствий любым способом. Несмотря на технологический прорыв третьей технической революции и возможности изучать не только галактику Млечный Путь, но и Вселенную, никто не рвётся в космос, если только им не предложат комфорт. Творчеством занимаются крохи: тысячная доля процента от всего населения Земли и Солнечной системы. Я не прав?

Флора покосилась на Терентия.

–Я из другого времени… но, по большому счёту, вы близки к истине.

–Благодарю, продолжим. Судя по количеству людей, согласившихся добровольно работать на моего оператора, ваша цивилизация далеко не так этична, как того требуют законы нравственного общежития во Вселенной.

«Можно подумать, ты намного этичней!– сардонически воскликнул Лаврентий Павлович.– Разве все ваши союзнички – добровольцы? Ты похитил и собрал в резервационных зонах миллионы существ разного вида, чтобы пользоваться их интеллектом, и после этого ты утверждаешь, что у них есть возможность творчески развиваться?!»

«Поручик» остался невозмутим.

–Не поверите, но это действительно добровольцы, за очень редким исключением. Я имею в виду тех, кого привлёк к выполнению задания солнечный оператор. Добровольцы вошли в матричные структуры и действительно во многом самостоятельны.– «Поручик» посмотрел на Флору.– Вот почему вам пришлось пережить нападения в… э-э… резервациях.

«Если ты такой поклонник нравственных законов, что же решил просто-напросто красть энергию Солнца? Ведь это приведёт к гибели цивилизации! Или этого ты и добивался?»

–Увы, и я несовершенен, хотя случай с Солнцем – результат промаха. Мой оператор промахнулся, временной канал должен был соединить меня не с вашим две тысячи семьдесят седьмым годом, а с две тысячи двести четвёртым. Это выяснилось позже, и солнечный оператор ошибся, не сразу сообщив об этом.

–Почему в две тысячи двести четвёртый год?– заинтересовалась Флора.

Терентий вспомнил, что она была заброшена на Землю в семьдесят седьмой год из две тысячи двести второго года, в то время как он сам – из две тысячи сто пятидесятого.