Ближний берег Нила, или Воспитание чувств - Дмитрий Вересов

— Не хами… Если хочешь знать, я люблю смотреть на его лицо, когда трахаюсь.

И она удалилась варить кофе, а Нил не спеша натянул штаны, вышел в гостиную, раскрыл стоящее у окна пианино, рассеянно нажал несколько клавиш.

— Сыграл бы что-нибудь, — крикнула из кухни Задонская.

— Изволь. — Он придвинул обитую кожей круглую табуретку, сел. — Прощальный романс.

Что спрашивать — меж нами

Все беспредельно ясно,

Тщету любовной драмы

Мы поняли давно.

К чему теперь терзаться

Томлением напрасным,

Не лучше ль улыбаться

И молча пить вино?

Любовь была красива,

Познали мы немало

И пламенных порывов

Вкусили сладкий тлен.

И я не знал сомнений,

Но ты сама порвала

Взаимных упоений

Ажурный гобелен.

— Сволочь ты, Баренцев, — восхищенно сказала Марина, разливая по чашечкам крепкий, ароматный кофе. — Другой бы на твоем месте спасибо сказал…

— А это и есть спасибо. Хочешь, я исполню этот номер на Дне филолога со специальным посвящением Марине Задонской, второй курс, сербохорватское отделение?

— Кхе-кхе… Пожалуй, тебе действительно пора…

Он не стал ловить частника, а двинулся пешком. Падал крупный теплый снег, обманчиво пахло весной, и с каждым шагом Нилу дышалось все свободнее… Чужие руки, обвивающие шею, чужие ногти, впивающиеся в спину, чужой тембр придыханий, трение чужих волос, жестких, будто проволока, несильный, но навязчивый запах разогретой женщины… Не той женщины…

«Хочу под горячий душ и в койку…» — бормотал он, топая по свежему снегу…

За следующие три недели они обменялись едва ли двумя десятками слов, главным образом приветами при неизбежных встречах — учились все-таки на одном факультете, а то бы и вообще… И тем удивительнее было, когда Задонская на перемене подошла к нему, при всех взяла за руку и довольно громко спросила:

— Где встречаешь Новый год?

— Пока не знаю.

— Есть предложение. — Она отвела его в уголок и понизила голос:

— Ты Лялю Александрову с французского знаешь?

— В общих чертах. Мы не представлены.

— Лялька приглашает нас к себе на дачу.

— Нас с тобой?

— Да… То есть будем мы с Сашей…

— С каким еще Сашей?

— Ну, ты его знаешь… по фотографии.

— Замечательно, только при чем здесь я?

— Понимаешь, мы будем праздновать в узком кругу. Я, Саша и Ляля. Она давно хотела пригласить тебя, только стеснялась, а когда узнала, что мы знакомы, попросила меня…

— А она знает… меру нашего знакомства?

— Ну что ты, нет, конечно, она же Сашина родная сестра!.. Ты соглашайся, не пожалеешь. У них дача — ты таких и не видел, наверное.

— На уровне твоей квартиры?

— Ну что ты, круче! Ее папа знаешь кто?!

— Твой будущий свекор, полагаю.

— Да, и еще…

— От души поздравляю тебя!

— Так придешь?

— Подумаю.

Честно говоря, он сказал так, чтобы отвязаться. Не было у него желания оттягиваться в кругу детишек чиновничьей элиты, в обществе случайной постельной подруги, ее едва ли приятного жениха и знакомой только в лицо Ляли Александровой, более всего напоминавшей ему белобрысого окосевшего воробушка.

Смешно даже и думать, что там он сумел бы хоть на мгновение, хоть чем-то заполнить черную дыру, пробитую в душе уходом… Нет, в такой тональности он это имя не произнесет даже про себя. Отрезанный ломоть… А Новый год будет встречать дома, у постели бабушки, будет читать ей Флобера или Библию, посмотрит с ней «Голубой огонек» и ляжет спать в половине второго. За день до этого купит на базаре маленькую, но пушистую елочку и положит под нее толстые шерстяные носки, чтобы у бабушки не так мерзли ноги…

Однако вышло совсем не так, как он планировал. Двадцать первого декабря у Александры Павловны случился повторный приступ, и «скорая» не успела… Отпевали бабушку в Спасо-Преображенском соборе, хоронили на Серафимовском. Явилось множество людей, большинство из которых было Нилу незнакомо, из речей и разговоров на кладбище, а потом и дома, на поминках, он узнал, каким, оказывается, добрым и чутким человеком была его бабушка, скольким замечательным музыкантам дала путевку в жизнь. Нил, нахохлившись, сидел в черном костюме среди цветов, сжимал в руке забытый поминальный пирожок и думал о том, что вот теперь-то он точно остался один, даже горшка не за кем вынести. Когда все ушли, он позвонил Марине и сказал: «Я буду».

Саша Александров оказался именно таким, каким Нил представлял его, — суперменистый дядечка с квадратным подбородком, лет под тридцать, демонстрирующий отменное владение застольной беседой на пяти языках, знание вин и манер, танцующий с отточенным автоматизмом. Нил ни капли не сомневался, что Александров способен с такой же легкостью проехать на мотоцикле по канату, натянутому над пропастью, с беглого взгляда запомнить список из шестисот фамилий, со ста шагов попасть из пистолета вороне в глаз, лишить человека жизни посредством сложенной газеты. В общем, за интересы родины на международной арене можно было не переживать, а склонность Марины иметь перед глазами фотографию жениха во время совокупления с другими стала для Нила вполне объяснимой и оправданной. Единственное, чем Александров не дотягивал до джеймс-бондовского идеала, был росточек — макушкой едва доставал долговязому Нилу до мочки уха.

А вот сестра супермена, косоглазая воробьишка, оказалась на удивление шустра и щебетлива. Язычок ее трещал со скоростью четырехсот слов в минуту, а темы менялись со скоростью воистину головокружительной — от перипетий брака Джекки Кеннеди и Аристотеля Онассиса до дешевых отечественных париков, которые таскает Федорова с третьего курса, от детских хворей Карлетино Понти До строительства новой линии метро, от творчества Бориса Виана до тройки за семестровую контрольную по грамматике… По койкам отвалились в пятом часу утра, уболтанные, наетые и затанцованные настолько, что все ночные грехи пришлось отложить на завтра. Нил целомудренно закемарил на кожаном диванчике и проснулся далеко за полдень от неподражаемых запахов жареного бекона и кофе. Это супермен, успевший уже совершить пятнадцатикилометровый лыжный марш-бросок и принять водные процедуры, занимался приготовлением завтрака. Нил тоже занялся процедурами — то есть тщательно промыл заспанные глаза в одной из трех ванных комнат, — после чего вышел к столу.

— Девочки, вы не забыли, что нам сегодня к Казаковым? — спросил Александров, отодвигая пустую тарелку.