Зимний солдат - Дэниел Мейсон

Он нашел Циммера в кабинете.

– Герр профессор доктор слышал новости?

Его старый профессор кивнул, жуя зубочистку, и на секунду Люциуш испугался, что это какой-то новый трофей из кунсткамеры эрцгерцогини – диковинная безделушка из позвоночника морского ежа, или позолоченная кость пениса какого-нибудь грызуна, или изящный маленький скипетр короля из кукольного домика. Но это была просто зубочистка, и впервые за долгое время на столе не стояло никаких заспиртованных чудовищ. Циммер перебирал пальцами, как будто искал что-то, какую-то пропажу. Он напоминал Люциушу одного из его двоюродных дедушек, барона, который провел последние годы жизни, присматривая за гусями, жившими в пруду на задворках его замка: он как ребенок хлопал в ладоши всякий раз, когда гуси выхватывали хлеб у него из рук. Но Циммер, кажется, понимал, что к чему.

– Когда вы уедете? – спросил он.

Над головой Циммера висел гобелен с единорогом, пьющим из лесного ручья. На заднем плане высились живописные горные вершины, на небе парили птицы. Странно, что я не замечал его раньше, подумал Люциуш.

Он видел ее – как она идет, как колышется ее одеяние, как она сжимает в руках коренья и травы, видел ее над собой в то утро, полное солнечных бликов, под ивой на берегу.

– Мне нужно найти одного человека, – ответил Люциуш.

Наконец-то.

Армейские санитарные автомобили начали прибывать на следующей неделе.

Это были все те же грузовики, ставшие привычными на войне; пара носильщиков вылезала из них все с теми же носилками. Один за другим пациенты исчезали, кланяясь или салютуя на прощанье или целуя Люциушу руку. Золтан Лукач, гусар, сброшенный с лошади, эпилептик… Мацей Кравец, Даниэль Лёв… Сейчас, когда он прощался с ними, в нем поселилось сомнение, что он сам отсюда уедет, и приходилось напоминать себе, что у него нет выбора. Выражение лица, по всей видимости, выдавало его чувства, потому что одна из сестер подошла и встала рядом.

– Ничего-ничего, герр доктор, – прошептала она. – Там о них будут заботиться. В Бадене хороший госпиталь, очень современный.

Люциуш кивнул. Он не сказал ей, о чем думает: вот бы так уезжали его пациенты из Лемновиц – в баденский госпиталь, а не к новым ужасам войны.

Санитарные автомобили трогались, гравий хрустел под колесами; потом прибывали новые. Когда пациентов не осталось, приехали перевозчики, вынесли койки и походные кровати, опустошили складские помещения, разобрали сестринский пост, устроенный в центре бальной залы.

Циммер отбыл в фиакре в свой старый кабинет в университете. Он выразил надежду, что Люциуш будет его навещать, и Люциуш кивнул. Они пожали друг другу руки. За последние месяцы катаракта у профессора сделалась еще толще и походила на инкрустацию из перламутра. Потом уехали сестры; выходя из дверей одна за другой, они церемонно кланялись Люциушу. Вскоре остались только разрозненные предметы мебели, но Люциуш все медлил. Пустая комната, свет из высоких окон падает на потолок, расписанный фальшивым небом. Когда-то, до госпиталя, тут были многолюдные балы, званые обеды, но теперь казалось, что дворец веками стоял заброшенным. Паркет был весь в царапинах и пятнах. Канделябры затянуты паутиной. Картину, изображающую Кадма и дракона, водрузили на прежнее место, высоко на стене.

Дверь в конце залы открылась. На мгновенье он подумал, что поступил новый пациент, до которого не дошли новости. Но он был один, не считая воинов, которые вырастали друг за другом из зубов дракона.

Снаружи поднялся холодный ветер.

Вопрос состоял в том, как ему вернуться.

Вся надежда была на поезд в Долину, к тому времени ближайшую к Лемновицам станцию на территории под польским контролем. На Северном вокзале, наводненном пассажирами, Люциуш спросил о билетах. Да, бывшая Северная железная дорога императора Фердинанда до Кракова полностью открыта, сказал ему кассир; отсюда можно доехать в западном направлении до самого Лемберга, теперь он называется по-польски: Львов. Но из-за украинских волнений железная дорога южнее Львова находится под польским военным контролем. Гражданским туда ехать запрещается.

– Спасибо, – сказал Люциуш, отходя от окошка кассы, в то время как другой пассажир протолкнулся на его место. От Львова можно нанять автомобиль, но он слышал, что дороги совершенно разбиты и проехать по ним почти невозможно. Только в этом месяце его обычно неустрашимая мать отменила поездку в Дрогобыч, после того как народные мстители поймали двух ее агентов и держали в плену, пока она не выплатила выкуп.

Думая о матери, он прикидывал, можно ли к ней обратиться, чтобы она использовала свое влияние и дружеские связи в польской армии и обеспечила ему проезд. Но он знал, что она не поддержит такое безумие. Подумай, как выгодно тебя похитить, скажет она. И все из-за смазливой сестрички, которой, скорей всего, там уже нет.

Шумная голубиная стая возилась в деревянных балках под потолком вокзала. Вокруг толпы людей продолжали проталкиваться в кассы. На мгновение ему показалось, что все его мечты снова рушатся, мысли снова вернулись к матери, к армейскому начальству, и он понял, что надо делать.

Он нашел Наташу на Хольвеггассе.

День был жаркий. Она открыла ему в кимоно, в пальцах сигарета, на голове шиньон.

– Люциуш. Какой сюрприз.

По старым законам страны они все еще были женаты, но она ждала объяснения его внезапному визиту, как будто могла распрощаться с ним, так и не впустив в дом.

Но теперь от него не так легко было отделаться. Он посмотрел сквозь нее.

– Можно?

– Конечно. Входи. Давно тебя не видела.

Они сели рядом в гостиной, где он когда-то проводил ночи. Если она помнила об этом, то не показала виду. Теперь она была холодно-любезна, безразлично спросила о семье, о работе. Он рассказал ей о закрытии госпиталя и что он собирается вернуться к учебе осенью.

– Ты! Снова учиться!

Я не против, сказал он. Я научился военной медицине, настало время научиться чему-то еще.

В свою очередь, она рассказала, как жила последние полгода в Италии. Теперь, когда новое австрийское правительство собирается реформировать брачное законодательство Империи, она тайно обручилась, с итальянцем, он скульптор. Да-да, итальянский скульптор, так банально. Свадьба состоится сразу же, как только она получит документ о разводе.

Нашем разводе, подумал он.

– Вероятно, я должен тебя поздравить.

Она затушила сигарету.

– Я полагаю, ты пришел не со светским визитом.

В другом конце комнаты стояло зеркало, рядом – мольберт, краски. Он смутно удивился, зачем они там. Но он тоже устал от светской беседы.

– У меня просьба.

– Вот как?

– К твоему отцу.

Она холодно слушала, пока он объяснял ей ситуацию с железной дорогой. Ему просто нужно письмо, сказал он. До Львова он сможет добраться сам. Но оттуда ему нужно разрешение ехать на юг на поездах польской армии.