Космопроходцы - Василий Головачев

Поединщики стояли на ровной синеватой, седой от инея, площадке между буграми, на вершинах которых застыли катера, и смотрели друг на друга: Курт – в чёрном текучем костюме наподобие трико, Иван в обычном рабочем унике, без оружия.

Откуда-то подул слабый ветерок, принося необычные запахи, абсолютно не похожие на морские земные. Пахло скорее озоном и едкой горечью, чем морской солью и водорослями. Но ещё больше поражало отсутствие каких-либо звуков. Тишина стояла такая, что звенело в ушах.

– Готов к смерти, Ломакин? – оскалился Курт.

Иван невольно глянул на «голем», в котором наблюдали за поединком Елизавета и Вересов.

Шнайдер тоже кинул хищный взгляд на катер.

– Как много девушек хороших, пока не выберешь одну. Не так ли, Ломакин? До сих пор не пойму, что она в тебе нашла.

Иван не ответил, прислушиваясь не столько к тишине вокруг, сколько к тишине внутри себя. Сердце замерло, ожидая команды предельной отдачи, мышцы оцепенели, кровь перестала бежать по жилам. Он превратился в живую статую без признаков жизни, словно скованный морозом. И Курт, очевидно, принял эту неподвижность за проявление неуверенности и страха. Перестав улыбаться, он сорвался с места и оказался рядом, преодолев десять метров за долю секунды.

И только после этого Иван запустил реактор сердца на полную мощность, превращаясь в камертон, реагирующий на все внешние вызовы.

Удар Курта он пропустил над плечом – свистнуло, будто пролетел снаряд! Тем же манером увернулся от серии ударов, каждый из которых мог сломать ему руку или ребро. Дважды пальцы Курта, напоминавшие железные крючья (вспомнились слова Вересова: Шнайдер – боец школы «Железная рубашка»), легко прорвали ткань уника на рукаве и на спине.

Поймав момент, Иван ударил сам и словно попал в массивный железный столб: Курт даже не двинулся с места!

Стало ясно, что костюм на противнике необычный, экзоскелетного типа, замаскированный под комбинезон-трико, увеличивающий силу удара и гасивший ответные удары.

Пришлось снова маневрировать, уворачиваться, скручиваться спиралью и вспоминать подзабытое искусство «становиться водой», используя весь арсенал приёмов школы адекватного реагирования, а также скорость реакций, доставшуюся ему по наследству от предков. Вспомнились слова Ядогавы: «У меня чёрный пояс по дзюдо», а за ним – классический фильм середины двадцатого века «Гений дзюдо». Можно было попробовать «стать водой» и, не ввязываясь в обмен ударами, использовать приёмы техники дзюдо.

Идея изменила ход боя.

Курт вошёл в азарт, разозлился, перестал следить за движением противника, ни разу не попав по нему, замолотил воздух с неистовым криком:

– Сдохни, риндер![27]

Иван поймал его за руку и бросил, использовав не только силу рывка, но и инерцию удара самого Шнайдера.

Пролетев с десяток метров по воздуху, Курт сгруппировался, прокатился колесом, вскочил, разъярённый и недоумевающий.

– Ах, ты…

Бросился в атаку снова.

Иван превратился в «струю воды», увёртываясь от ударов, снова поймал противника на приёме, бросил.

На этот раз Курт вставал медленнее и начал атаку осторожнее. По красному лицу его растеклась неуверенность. Он вдруг понял, что нарвался на бойца, не уступающего ему в искусстве рукопашного боя.

Три-четыре минуты они кружили в странном уклончивом танце, реагируя на движение и намёки на движение противника, потом Курт не выдержал, метнулся Ивану в ноги, хватая его за лодыжки и сжимая пальцы с такой силой, что костюм лопнул!

Иван вскрикнул, рефлекторно поднимая руки, молния озарения слетела на него с небес, и он нанёс мощный удар локтем в затылок Курта, снова закричав от боли, на этот раз – от боли в локте.

Курт выпустил лодыжки, опрокидываясь, зарычал, вскочил с искажённым лицом, вытянул в сторону Ивана руки со скрюченными пальцами, с которых капала кровь: он таки не только прорвал костюм, но и пронзил пальцами мышцы Ивана.

Едва не теряя сознание от боли, Иван схватил противника за запястья и кинул через себя с такой силой, что Курт пролетел на этот раз все двадцать метров! Но упал уже не мячиком – всем телом, пропахав спиной борозду в слое инея.

Иван выпрямился, успокаивая дыхание и гулкое стаккато сердца.

Но бой ещё не закончился. Курт оказался хитрее, чем можно было предположить. В отличие от Ивана он не прервал связь со своим могучим напарником, а чёрное «трико» на нём с эффектом экзоскелета оказалось скафандром.

Слой чёрного «трико» внезапно вскипел, закрывая голову подобием шлема. Курт вскочил и с невероятной скоростью метнулся к своему «голему», стоящему рядом с катером, внутри которого находились Вересов, Посохин и Елизавета. Нырнул внутрь.

Катер взлетел.

Иван не успел ничего предпринять.

В тот же миг купол защитного поля над островом исчез!

«Голем» Курта стрелой воткнулся в угрюмую гору «мурекса».

Так как давление воздуха под куполом было ниже давления нижнего слоя атмосферы Нимфы, на остров мгновенно обрушилась волна внешнего воздуха, к тому же ещё и пересыщенного азотом, и Ивана едва не сплющило ударом воздушной волны! Завертело спиралью, бросило на серо-синюю «ледяную» поверхность, протащило с полсотни метров. Он хватанул ртом горького нимфианского воздуха, судорожно выдохнул, перестал дышать! Сознание помутилось…

Он уже не видел, как «мурекс» начал подниматься в небо, а затем ударил по острову разрядом «тёмноэнергетического фазера». Проиграв бой, Курт решил никого не оставлять в живых.

Он не учёл лишь одно обстоятельство – реакцию Вестника Толкина, считая, что тот не вмешается в разборки людей. Но ошибся.

Помня о договоренности с Иваном, толкиновский Вестник не бросил его на произвол судьбы. Он хорошо знал, на что способны враги его создателей, и отреагировал на маневры «мурекса», не теряя и крошечной доли секунды.

Накрыл остров щитом защитного поля, отразившего импульс «мурекса».

Нанёс ответный удар, отбросивший монстра на пару километров от острова.

Обрушил на «раковину моллюска» ливень электрических молний, предваряя ответный залп.

И «мурекс» исчез! Видимо, Вестник Нимфы посчитал «коллегу» слишком серьёзным противником и сбежал, унёсся за пределы атмосферы Нимфы, растворился в бездне космоса…

Сознание вернулось к Ивану спустя год, как ему показалось. Тьма в глазах сменилась светом. Всё тело ныло и болело, словно по нему проскакал табун лошадей. Особенно саднили лодыжки, в которых пульсировала горячая кровь, да в шее торчала ледяная заноза, от которой по телу распространялась струйка приятной дрожи.

Он закашлялся, поднял голову, инстинктивно ища противника, увидел склонившуюся над ним Елизавету.