Зимняя битва - Жан-Клод Мурлева

Толпа теперь что-то выкрикивала, какие-то слова, которых он не понимал. Он наклонился к своему противнику, почти лег на него.

– Что ты делаешь? – прохрипел старик. – Убей меня. И живи… Ты молодой…

– Не могу, – сказал Милош.

Он отвел меч, острие которого оставило на морщинистой шее кровавую запятую, отбросил его в сторону и. стоя на коленях, замер в ожидании. «Теперь делайте со мной что хотите».

И тут вместо неизбежного, казалось бы, взрыва возмущения странная тишина воцарилась на трибунах – словно затишье перед чем-то страшным, землетрясением, например. От первого глухого удара все здание содрогнулось до основания. Рты изумленно открылись, все обратились в слух – и услышали второй удар, такой же тяжкий и гулкий. Представители Фаланги повскакали и поспешно покинули ложу. Остальные зрители последовали их примеру, на трибунах поднялась суета.

Старик, бледный как мертвец, приподнялся и встал на колени рядом с Милошем.

– Что это?

Никто больше не обращал на них внимания.

– Они выламывают двери! – заорал кто-то.

Началась паника. Все метались, ломились в проходы, давясь и толкаясь в поисках какого-нибудь запасного выхода.

Какие «они»? Кто выламывает двери? Милош, вот уже который месяц отрезанный от внешнего мира, боялся поверить. Однако факт был налицо: чины Фаланги покинули трибуны, солдаты растерянно озирались, ожидая приказов, которые больше не поступали, а публика только и думала, как бы унести ноги. Что же еще, как не Сопротивление, могло быть причиной такого панического бегства?

Когда Милош со стариком встали на ноги (у обоих сердце чуть не выпрыгивало из груди), калитки по обе стороны арены распахнулись, и из них повалили гладиаторы, вырвавшиеся из камер, буйно вопя и потрясая мечами. Они запрудили арену, словно какая-то армия дикарей, и полезли на барьеры. Их свирепые лица и дикие крики повергали в ужас и без того перепуганных зрителей.

– Василь! – закричал Милош, высматривая друга в этой буйной толпе. Человек-лошадь не знал ведь, чем кончилась битва, и надо было его успокоить. Потом Милош вспомнил, что тот ранен, вспомнил кровь, заливавшую бок. Что, если рана оказалась серьезной? Где может быть этот «лазарет», о котором говорил Фульгур? Наверняка где-то по соседству с камерами. Он протолкался против течения к калитке, прошел под трибунами, сотрясающимися от топота зрителей, потом по коридору, и скоро уже заглядывал в камеру, где провел эту ночь. Она была пуста. Только валялись рубаха и сандалии Флавиуса, павшего на арене, и его, Милоша, выжившего. Он надел их и вышел.

– Василь!

Теперь он пошел направо, открывая подряд все двери. В конце коридора почти отвесная деревянная лестница, источенная червями, вела на второй этаж – над ней был открытый люк. Милош положил меч на пол и полез наверх.

– Василь! Ты там, что ли?

Он просунул голову в люк, чтоб осмотреть помещение. Пустая комната, освещенная лишь небольшим отверстием в глинобитной стене. Он спустился обратно, а когда обернулся, перед ним, преграждая ему путь, стоял Кай с мечом в руке. Его собственный меч лежал дальше – не достать.

– А-а-а, кошачье отродье, будешь еще шипеть?

Милош остолбенел.

– Кай, опомнись… Мы свободны…

Тот не слышал. Он надвигался, весь подобравшись, расставив руки, изготовившись к прыжку. Глаза у него были как у лунатика, рука стискивала меч так, что костяшки побелели.

– Я тебе покажу, как царапаться, погань! – прорычал он сквозь зубы.

На искаженном ненавистью лице шрамы казались еще ужаснее. Они выступали рельефным глянцево-лиловым узором.

– Кай, – взмолился Милош, – перестань! Давай поговорим спокойно, ну? Что тебе сделали кошки? Расскажи мне, Кай… Давай поговорим… ладно тебе…

Сумасшедший ничего не слышал. Он шагнул еще ближе, прерывисто дыша, пьяный от злобы.

– Я тебе покажу, как царапаться, – повторил он, и глаза его горели жаждой крови.

– Дай мне хотя бы меч! – сказал Милош, стараясь не делать резких движений. – Я такой же гладиатор, как ты! Я имею право защищаться! Дай мне мой меч! Слышишь, Кай?

Тот не отвечал.

– Кай, – выдохнул Милош, – ну пожалуйста… это слишком глупо… мы ведь свободны… ты знаешь, что мы свободны? И я ведь не кот, ты же знаешь… я не кот…

Кай не слышал. Никакие слова не могли пробиться сквозь его одержимость. Тут Милош понял, что перед ним – смерть. Он заорал что есть сил:

– Помогите! Кто-нибудь, помогите!

Никакого ответа. Коридор был слишком узким, чтоб проскочить мимо Кая, а тот – Милош видел – вот-вот бросится. Не раздумывая больше, он отскочил назад к лестнице и взлетел наверх, помогая себе руками. Две ступеньки проломились под его весом. Он прижался к дальней стене. Кай не отставал. И снова то же ужасное противостояние, на этот раз в полумраке. Милош искал и не находил слов, которые могли бы одолеть безумие этого человека, темным силуэтом возвышающегося в каких-то двух метрах от него. Так они стояли несколько секунд, и лишь их прерывистое дыхание нарушало тишину.

Но вот по какому-то беглому движению, по изменившемуся ритму дыхания Милош почувствовал, что противник сейчас бросится на него и ударит. Тогда он сделал единственное, что еще оставалось, – бросился первым.

Все произошло очень быстро. Сталь вошла ему в живот длинной холодной молнией. И это был единственный удар. Он рухнул на колени и потерял сознание.

Когда Милош очнулся, он был один. Откуда-то издалека все еще доносились глухие удары в двери арены. Он лежал на боку, поджав колени. Щеку холодил сырой земляной пол. В нескольких сантиметрах от его лица сидела серая мышка и приветливо на него поглядывала. Так и хотелось погладить ее нежную шерстку. Подрагивающие усики зыбились, как тончайшая вуаль, из-за которой поблескивали черные агаты глазок. Мышка совсем не боялась. «Она-то понимает, что я не кот…» Милош попробовал пошевелиться – тело не повиновалось. Он хотел позвать на помощь, но побоялся, что собственный крик разорвет его насмерть. Он чувствовал себя хрупким, словно огонек на ветру. Малейшее дуновение – и он угаснет. Живот был липкий от крови. «Это из меня жизнь вытекает… – подумал он и зажал рану обеими руками. – Помогите… – простонал он, – я не хочу умирать…» Его слезы стекал и на пол, размачивая землю в грязь. Мышка крохотными шажками подошла поближе, чуть помедлила, словно в раздумье, и легла, прижавшись к его щеке. «Ты не один, – словно говорила она. – Я всего лишь малая малость, но я с тобой».

Тогда пришли видения.

Первым был Бартоломео – он обнимал его на мосту своими длинными руками и широким шагом уходил прочь: «Мы еще встретимся, Милош! Все встретимся, и живые, и мертвые!»

«Что ж ты меня бросил, Барт?» – спросил он. Друг не ответил. Просто присел на корточки рядом с Милошем и ласково улыбнулся ему.