Вселенский неудачник - Дмитрий Емец

Я облизал пересохшие губы:

– Который час?

– Что вы сказали? – откликнулся менеджер, наклоняясь ко мне. Поняв, что он не слышит моего шепота, я с усилием приподнялся на локтях и повторил громче:

– Сколько сейчас времени? Долго я здесь лежу?

– Сейчас шестнадцать пятнадцать – начало пятого. А попали вы к нам примерно в половине четвертого, – предупредительно сказал менеджер.

Я торопливо считал. Скоро будет пять. У оракула я был в одиннадцать. Значит, через пять-шесть часов! или, возможно, даже раньше, если оракул не ошибся, я буду убит. Нет, вначале еще что-то должно произойти. О чем же он говорил вчера?

Обострившимся внутренним зрением заглянув на мгновение за приоткрывшиеся кулисы времени, показавшиеся мне потертыми, пыльными, с тяжелой золотистой бахромой, я почти увидел, даже не увидел, а почувствовал в своей груди оплавленную рану и услышал тошнотворный запах паленого мяса.. Бластер, особенно если линзы у него широкие, – омерзительное оружие. Быть убитым из бластера – весьма неэстетично: вас хотя и мгновенно, но все же поджаривают заживо, и человек, полный надежд и планов, становится готовым мясным блюдом из микроволновки.

Бежать... бежать... в госпитале я буду слишком легкой мишенью!Возможно, убийца уже вложил в бластер энергообойму и теперь, прищурившись, проверяет настройку линз... Хотя, скорее всего, бластер не настроен, если, по словам оракула, дыра такая огромная... Кто это будет? Уличный грабитель? Обознавшийся охранник? Спятивший маньяк, палящий по случайным прохожим? Или, что хуже всего, наемный убийца, получивший платный заказ на меня, Тита Невезухина? Хотя какая разница – кто, если финал предрешен?..

Я порывисто сел на кушетке. Голова закружилась, и я вынужден был опереться о колени. Чувствуя что-то на голове, провел рукой по лбу и наткнулся ладонью на бинт. Нечаянно я сдвинул его, и теперь повязка пыталась сползти мне на глаза.

Решительно вытребовав свою одежду, я кое-как натянул ее и, вырвавшись из рук зеленогубой медсестры и суетящегося, бормочущего менеджера, кажется, торжествующего в душе, что вместе со мной уходит и проблема, вышел на улицу. Из ближайшей витрины на меня уставился бледный, потерянный тип в свитере, надетом наизнанку, и с белым восточным тюрбаном на голове. Вначале я даже подумал: «Что это за неудачный манекен?» – и лишь потом со стыдом сообразил, что витрина зеркальная.

Я зашел в подземку и, подхваченный воздухопотоком, спустился на станцию. Усевшись в прозрачный вагон – нелепейший инженерный выпендреж: едешь и не видишь под собой пола, только мелькающие шпалы, – я ощутил полнейшую беспомощность. Легче было бы, охоться за мной наемный киллер: тогда бы я, во всяком случае, имел дело с человеком, а не с уже написанным и завизированным сценарием судьбы. Что теперь ни делай – где ни прячься – хоть в бункере, хоть на дне океана, – я все равно с каждым шагом приближаюсь к мерзкому, ухмыляющемуся року в обличье древней старухи, скрывающей за спиной липкую от крови косу.

Состав уже тронулся, и первые его вагоны медленно въезжали в тоннель, как вдруг, случайно подняв голову, я увидел на платформе своего институтского приятеля, с которым мы в свое время сачканули не одну лекцию и выпили не один ящик пива. Приятель, недавно прибывший на Гандрену, что было видно по его путевому скафандру и дорожной сумке, недоуменно разглядывал схему уровней метро, настолько запутанную, словно ее, не имея единого плана и досаждая друг другу, прокапывали несколько роботизированных землеройных бригад.

Я вскочил с места, застучал по прозрачной стенке и замахал руками, привлекая его внимание. Приятель оглянулся на меня, явно не узнавая, но вагон уже вдвинулся в тоннель. Я хотел дернуть стоп-кран, по составу добежать до платформы и выскочить из поезда, но внезапно ноги стали ватными, а воротник свитера, прежде никогда не беспокоивший меня, показался тугим, как удавка. Я вспомнил, что приятель на платформе – третье сбывшееся пророчество дельфийского оракула, и снова здесь нельзя усмотреть никакой предварительной режиссуры: ведь ни оракул, ни приятель, даже действуй они в сговоре, не могли знать, что я сбегу из медпункта и окажусь на станции подземки.

Я был сбит с толку. Помню, даже подумал: не затем ли приятель явился сюда, чтобы пристрелить меня? Хотя, с другой стороны, мы никогда с ним не ссорились, да он и не мог знать, что я на Гандрене... Эта гипотеза показалась мне настолько бредовой, что впору было озаботиться начинающейся манией преследования.

Я рассудил, что главное – продержаться ближайшие пять-шесть часов, и если в течение этого времени я сумею остаться в живых, значит, мне удастся перехитрить судьбу. Первым побуждением было рвануть во Вселенную, ибо среди звезд крайне редко встречаются типы с бластерами. Я видеофонировал в ангар и связался с бригадиром ремонтников, но моя ракета, разумеется, была не готова, а бригадир, еще не остывший после перепалки, так на меня наорал, что я не исключил, что пальнет в меня из бластера именно этот краснорожий псих, особенно если я сейчас к нему заявлюсь.

Итак, прорыв во Вселенную отпадал, и ближайшие часы, быть может, последние в жизни, мне предстояло провести на Гандрене. Эта планета, изо всех сил стремившаяся стать местом моего упокоения, не нравилась мне все больше и больше. Вдобавок в метро у меня начала развиваться клаустрофобия, а от созерцания сквозь прозрачный пол проносящихся шпал желудок норовил сжаться до размеров фасолины.

Я поспешил выйти на первой же станции и всерьез задумался, где укрыться. Разумеется, судьбу не перехитришь, но все же сдаваться не стоит. О том, чтобы вернуться в гостиницу, не могло быть и речи: если кто-то подстерегает меня, то, разумеется, в первую очередь он установил наблюдение за номером. У лекарственного автомата я на минуту задержался, отыскивая в карманах мелочь, чтобы купить анальгин; при этом выпала какая-то бумажка, подняв которую, я увидел, что это визитная карточка вчерашнего изобретателя, заснувшего под столом.

«П.А. Сапчук-Махарадз

Технические консультации

линия А-452 отсек 89/2»,

– прочитал я и невольно улыбнулся, вспомнив забавного красноносого человечка.

Выйдя в город, я взял флаерс. На этот раз мне попался так называемый полуавтомат – на водительском кресле сидел андроидный робот с двумя лицами, одно из которых размещалось на затылке.

– Куда едем, приятель? – продребезжал он, расплываясь радушной пластмассовой улыбкой.

– Линия А-452 отсек 89/2, – сказал я.

Спускаясь в лифте на третий подвальный уровень приземистого блочного дома, затерявшегося в квартале таких же блочных домов, я подумал, что едва ли кто-нибудь догадается искать меня здесь, в гуще жилых районов. У тяжелой металлической двери, снабженной пружинами почти катапультного натяжения, я позвонил, а когда никто не ответил, толкнул дверь и вошел.

Огромный сводчатый подвал с круглыми окнами, выходящими – вот уж архитектурное извращение – на переплетение подземных труб, занимал весь этаж. Я и сам, признаться, немалый бардачник и никогда не могу заставить себя избавиться от старых вещей, но вид этого подвала поразил даже меня. Лаборатория, в которой Сапчук-Махарадзе давал «технические консультации», походила на свалку механического и компьютерного лома разной степени древности. Весь этот хлам, выпотрошенный и избавленный от все более-менее ценных узлов, громоздился в несколько рядов, между которыми оставались узкие проходы. Я вспомнил Регул и усмехнулся, представив, что бы произошло, если бы его посетил Махарадзе и устроил там такой же подвальчик: изобретателя мигом казнили бы – как извращеннейшего киберманьяка.