Приручить Сатану - Софья Бекас

и тот мгновенно рассыпался тысячами тёмно-серых, почти чёрных мотыльков, разлетевшихся в разные стороны и исчезнувших в окружающей темноте. Снова наступила тишина, только крылья слегка подрагивали над Евой, успокаивающе шурша огромными перьями.

— В этом мире нам отведена непростая роль… Да и у кого она не сложная? — зазвучал позади Евы голос Саваофа Теодоровича. — Думаешь, так легко наказывать грешников, из раза в раз поднимать на кого-то руку? Для этого нужно каждый день жить обидой на мир, гореть изнутри чувством несправедливости… Знаешь ли, это бывает тяжеловато. Пожалуй, это и есть причина, почему я не хочу поверить в людей. Мы не хотим. Ведь тогда бы мы не смогли так бессовестно ставить вам подножки, а если бы и смогли, то вместо смеха в нас родилось бы чувство гордости за вас. Ведь ты понимаешь, как работает этот механизм, да, Ева? Чем больше подножек мы ставим, тем меньше из вас попадает в Ад.

Крылья раздвинулись, и Ева увидела Ад, но он был не таким, каким его традиционно представляют: это был отдельный край, отдельная страна, в которой тоже были города, деревни, жители, горы, холмы и вьющиеся реки между ними. Да, может быть, она была слишком блёклой по сравнению с людским миром, и души, словно ползающие по земле муравьи, по большей части были изнеможённые, и даже солнце, редко выглядывающее из-за серо-белой пелены облаков, было слишком полупрозрачным, но всё это не было лишено определённой красоты, как не лишена красоты чья-то глубокая печаль.

— Кто-то говорит, что Дьявол — это корень зла… Отчего же он не набирает себе приспешников среди обречённых на вечные муки, зачем наказывает их, хотя они являются результатом его же влияния? Не пойми меня неправильно, я не оправдываюсь… На наших душах много пятен, но мы знаем свои грехи и, поверь, отвечаем за них, — крылья сомкнулись, ласково укрывая собой Еву, и изображение рассеялось в воздухе разноцветным дымом. — Я притомил тебя… Но ты так внимательно слушаешь, и мне не хочется уходить. Не думай, что Ад мрачен, как забытый склеп, бывают лучи света в тёмном царстве*, — крылья опять раскрылись, и перед Евой появились две фигуры, в одной из которых девушка узнала Бесовцева, а во второй — Аглаю. Пара танцевала, быстро кружась в воздухе и легко перепрыгивая с облачка на облачко, словно они ничего не весили. — Посмотри на них — разве могу я им мешать? И дело даже не в том, что один — мой друг, а вторая — моя дочь. Они счастливы, а разрушить счастье у меня не поднимется рука. Или вот, посмотри, — правое крыло с силой взмахнуло в воздухе, заставив рассеяться предыдущую картинку, и вместо неё появилась новая: это тоже была пара, и тоже танцующая, только вместо Аглаи и Бесовцева на их месте оказались Мария и Ранель, — увидь, как они красивы. Недаром на балах от них не отрывают глаз… Их любовь заразительна, она зажигает сердца. Но я вижу, ты устала: глаза слипаются, и мысли «когда же это закончится» посещают твою голову всё чаще и чаще. Что ж, скоро, совсем скоро, лишь дай сказать мне ещё пару слов. Ты представляешь, какой звездой ты взойдёшь над моей мрачной страной, как ярко засияешь над её просторами? Я говорю не в условном наклонении, потому что это будет, я точно знаю… — крылья ударились друг о друга, разгоняя видение, и теперь вместо Ранеля и Марии перед Евой появилась она сама. Она стояла на самом верху длинной тёмной лестницы в белом, но не подвенечном платье, а внизу к ней протягивал руку Саваоф Теодорович. Она медленно спускалась по ступенькам, как заворожённая, совсем не глядя себе под ноги, а Саваоф Теодорович стоял, не шелохнувшись, будто оставляя за ней право выбора. Вдруг она оступилась и полетела вниз, прямо в его распростёртые объятия, а когда он поймал, всё вокруг погрузилось во мрак, только тихо мерцал где-то в глубине темноты свет её души. — Красиво, не правда ли, моя дорогая Ева?.. — большие чёрные крылья снова резко взмахнули, превратив изображение в бесцветный туман и оставив перед глазами Евы только неопределённую беловатую пелену. — А теперь я тебя оставлю… Спокойной ночи…

Чёрные крылья начали медленно отодвигаться назад, пока совсем не исчезли где-то под кроватью. Ева снова попробовала пошевелиться: не получилось. Тем временем белый полупрозрачный дымок, висящий над ней бесформенной каплей, вдруг стал принимать очертания, пока не превратился в огромную голову волка. Он лениво зевнул, тряхнул ушами, отгоняя невидимых мух, равнодушно посмотрел на Еву и вдруг громко заблеял, на глазах превращаясь в чёрного козла. Его жёлтые глаза с горизонтальными зрачками внимательно следили за Евой и так неприятно смотрели в самую душу, что девушке сразу захотелось спрятаться от него под одеялом или хотя бы пошевелиться, но, как назло, тело оставалось каменным. Вдруг из-за козлиной головы появился маленький человечек: он нагло покрутился сначала вокруг одного рога, затем второго, уселся на лоб козла, свесив ножки тому на переносицу, и только тогда Ева узнала в нём Бесовцева.

«Когда же это закончится», — вымученно подумала она, стараясь заставить себя не смотреть на всю эту вакханалию, что происходила у неё перед глазами, однако не смотреть не получалось, потому что закрыть глаза Ева не могла, а отводя взгляд куда-нибудь, натыкалась на новые формы невообразимых существ. Справа от козла и Бесовцева быки из соломы с чёрными пятнами на боках и спичками вместо ног медленно жевали ещё шевелящуюся свинью в апельсинах, а с другой стороны, слева, маленькие домики на колёсиках ползали внутри огромного таракана. «Какая ирония», — подумала Ева, перевела взгляд обратно на козла и тут же пожалела: Бесовцев уже практически полностью скрылся в его пасти, даже не пытаясь выбраться и лишь для виду стуча руками по его морде, а козёл всё продолжал жевать и неотрывно смотреть на Еву. Вдруг под постелью что-то зашевелилось, зашипело и затопало, а затем сотни чьих-то маленьких рук подняли её кровать и понесли к выходу, и девушка лишь краем глаза успела увидеть несколько толстых крыс в чёрно-белых похоронных костюмах — кто-то был в пиджаках и брюках, кто-то в платьях. «Ногами вперёд, — подумала Ева, когда кровать уже пересекла порог комнаты и направлялась к выходу из дома, — как покойника». На углу коридора и гостиной у крыс возникла небольшая заминка, потому что слишком широкая кровать не вписывалась в порот. Они принялись спорить, возмущённо запищали, и этот мерзкий ультразвук стал последней каплей в терпении Евы, которая, собрав все свои силы