120 дней Содома - Маркиз Де Сад

Перешли к кофе. Он подавался Софи, Фанни, Зеламиром иАдонисом, но очень необычным образом: они давали его проглатывать своим ртом.Софи прислуживала Герцогу, Фанни – Кюрвалю, Зеламир – Епископу, а Адонис –Дюрсе. Они набирали полный рот кофе, полоскали им внутреннюю полость и в такомвиде выливали в глотку того, кому прислуживали. Кюрваль, который вышел из-застола очень разгоряченный, снова возбудился от этой церемонии и по окончании ееовладел Фанни и извергнул ей в рот семя, приказывая глотать под страхом самыхсерьезных наказаний, что несчастный ребенок и сделал, не моргнув глазом. Герцоги два его друга заставили детей пукать и срать им в рот. Отдохнув после обеда,все пришли слушать Дюкло, которая принялась за продолжение своих рассказов:

«Я быстро пробегусь, – сказала эта любезнаядевушка, – по Двум последним приключениям, которые мне остается вамрассказать, о странных людях, находящих свое сладострастие только в боли,которую они заставляют себя испытывать; потом мы поменяем тему, если вы найдетеэто угодным. Первый, пока я его возбуждала, был совсем голый, он хотел, чтобычерез дыру, проделанную в потолке, на нас лили все время, которое должно былопродолжаться это занятие, потоки почти кипящей воды. Напрасно я объясняла ему,что не имея той же страсти, я окажусь, как и он, ее жертвой; он уверил меня втом, что я не почувствую никакого неудобства и что эти обливания полезны дляздоровья. Я ему побрила и позволила так сделать; так как это происходило у негодома, я не знала о степени нагретости воды – она была почти кипящей. Вы неможете себе представить удовольствие, которое он испытал. Что до меня, то,продолжая обслуживать его, я кричали признаюсь вам, как ошпаренный кот; моякожа потом облупилась, и я обещала себе больше никогда не возвращаться к этомучеловеку.»

«Ах! Черт возьми, – сказал Герцог, – меня беретжелание ошпарить таким образом прекрасную Алину.» – «Монсиньор, – смиренноответила та, – я не поросенок.»

После того, как наивная откровенность ее детского ответазаставила всех засмеяться, друзья спросили у Дюкло, каким был второй пример,который она хотела привести.

«Он совсем не был таким же тягостным для меня, –сказала Дюкло, – требовалось лишь защитить руку хорошей перчаткой, затемвзять этой перчаткой гравий со сковороды, стоявшей на жаровне, и натереть моегоклиента им от затылка до самых пяток. Его тело было таким привычным к этомуупражнению, что, казалось, это была дубленая шкура. Когда мы дошли до орудия,нужно было взять его и качать в пригоршне горячего песка; он очень быстровозбуждался; другой рукой я клала под его яички красную от жара лопатку,нарочно приготовленную для этой цели. Это натирание и этот жар, который пожиралего тестикулы и, может быть, немного прикосновений к моим ягодицам, которые ядолжна была всегда держать на самом виду, заставляло его спускать; он делалэто, тщательно заботясь о том, чтобы его сперма текла на красную лопатку, снаслаждением наблюдая за тем, как она сгорает.» – «Кюрваль, – сказалГерцог, – этот человек, мне кажется, любил человечество не более, чем ты.»– «Мне тоже так кажется, – сказал Кюрваль, – не скрою, что мнепонравилась мысль сжигать свое семя.» – «О! Я отлично вижу, сколько наслажденияона тебе доставляет, – сказал Герцог, – ты бы его сжег с тем жеудовольствием, не правда ли?»

– «Клянусь честью, я этого сильно боюсь, – сказалКюрваль, совершая нечто с Аделаидой, от чего она в ответ громко закричала.» –«С чего это ты? – спросил Кюрваль у своей дочери. – Так орать… Разветы не видишь, что Герцог говорит мне о том, как сжигать распускающееся семя; ичто есть ты, скажи, пожалуйста, как не капля семени, распустившегося при выходеиз моих яичек? Ну же, продолжайте, Дюкло, – добавил Кюрваль, – потомучто я чувствую, что слезы этой непотребной девки побудят меня извергнуть ещераз, а я этого не хочу.»

«Теперь мы, – сказала Дюкло, – остановимся наподробностях, которые понравятся вам, может быть больше. Вы знаете, что яПариже есть обычай выставлять мертвецов у дверей домов. Был на свете одинчеловек, который платил мне двенадцать франком за каждое посещение такогопокойника. Все его сладострастие состояло в том, чтобы приблизиться к гробу какможно ближе, к самому краю; я должна была качать ему таким образом, чтобы егосемя извергалось в гроб. И так мы обходили три или четыре места за вечер, взависимости от того, сколько мне удавалось обнаружить; мы совершали со всемиоперацию, он трогал мне задницу, я ему качала. Это был мужчина около тридцатилет, я поддерживала с ним связь более десяти лет; за это время, я уверена,заставила его залить спермой более, чем две тысячи гробов.»

«Говорил ли он что-нибудь во время своей операции? –спросил Герцог. – Обращался ли он с какими-то словами к вам или кмертвецу?» – «Он осыпал бранью умершего, – ответила Дюкло, – он говорилему: «Постой, мошенник! Постой, плут! Постой, злодей! Забери мое семя с собой впреисподнюю!» – «Вот уж странная мания, – сказал Кюрваль.» – «Мойдруг, – сказал Герцог, – будь уверен, что этот человек был одним изнаших и что он на »этом, разумеется, не останавливался.» – «Вы правы,монсиньор, – сказала Ла Мартен, – и у меня будет случай представитьвам еще раз этот персонаж.»

Дюкло, пользуясь тишиной, продолжала так:

«Другой гость, фантазии которого шли дальше, хотел, чтобы яимела лазутчиков в деревне, чтобы предупреждать его каждый раз, когда хоронилина каком-нибудь кладбище молодую девушку, умершую без опасной болезни (это былоусловие, которое он требовал соблюдать). Как только я находила усопшую, онплатил очень дорого за находку, и мы отправлялись вечером на кладбище, к яме,указанной лазутчиком, земля которой была свежеперекопанная; мы оба быстрораскапывали труп; как только он мог до него дотронуться, я начинала качатьчлен, пока он ощупывал труп со всех сторон, в особенности, ягодицы. Иногда,возбуждаясь во второй раз, он срал и заставлял меня срать на труп, по-прежнемуощупывая те части тела, которые мог достать.»

«О! В этом деле я знаю толк, признаюсь, мне приходилосьзаниматься подобным несколько раз в моей жизни. Правда, я добавлял к томунесколько эпизодов, о которых еще не время рассказывать… Как бы там ни было,она меня возбуждает; раздвиньте ваши ляжки, Аделаида… «Диван прогнулся подтяжестью тел, и господин Председатель совершил инцест. «Председатель, –спросил Герцог, – держу пари, тебе казалось, будто она мертва?» – «Да, поправде говоря, – сказал Кюрваль, – так как я бы без этого не кончил.»

Дюкло, видя, что никто не берет больше слова, так закончиласвой рассказ:

«Для того, чтобы не оставлять вас, господа, в таком уныломнастроении, я закрою свой вечер рассказом о страсти герцога де Бофор. Этотмолодой сеньор, которого я забавляла пять или шесть, раз и который для той жецели часто навещал одну из моих подруг, требовал, чтобы женщина, вооруженная годмише,голая качала самой себе перед ним: и спереди, и сзади, три часа подряд безперерыва. Перед вами ставились часы, чтобы вы не сбились; если вы прекращаетеэто занятие до полного истечения третьего часа, вам ничего не заплатят. Он же –перед вами и наблюдает за вами, поворачивает то в одну, то в другую сторону итребует от вас, чтобы вы лишились чувств от наслаждения; если вам вдействительности случится потерять сознание посреди удовольствия, оченьвероятно, что вы ускорите и его финал. В противном случае, ровно в то самоевремя, когда часы пробьют третий час, он подойдет к вам и извергнет вам влицо.»