Голем. Книга 2. Пленник реторты - Руслан Мельников

— Он сбежал от вас, святой отец, — с невинным видом, как бы между прочим, напомнил Дипольд.

— Это так, — бесстрастно признал Геберхольд. — Это он смог. Однако ему не удалось скрыть от нас свои помыслы. Лебиус покидал Прагсбург в великой спешке и оттого не сумел замести всех следов. У него попросту не было времени вывезти запрещенные книги и уничтожить собственные записи. В итоге нам стало кое-что известно о его работах. О сокровенной их сути.

— Да? — Дипольд заинтересовался. — В самом деле?

— Мы провели тщательнейшее расследование и обнаружили тайное логово Лебиуса. Оттуда было изъято множество рукописей и свитков, посвященных самым разным областям темных знаний, а также конспекты, дневники, пометки и описания, сделанные рукой самого Марагалиуса, — продолжал интриговать инквизитор. — Интересов у Лебиуса, как выяснилось, было немало. Чрезвычайно разносторонней натурой оказался этот прагсбуржец. К тому же значительная часть найденных в магиерском тайнике гримуаров и манускриптов была зашифрована либо укрыта от разума непосвященных витиеватыми иносказаниями. Тем не менее опытнейшим чтецам инквизиции все же удалось из отрывочных и путаных сведений вычленить главное направление изысканий Лебиуса.

— И что же интересовало колдуна в первую очередь? — не удержался от вопроса Дипольд.

Магистр выдержал должную — ни мгновением больше, ни мгновением меньше — паузу и лишь затем ответил:

— Vis vitalis, именуемая также vigor, а в иных источниках известная как vitalitas, а в третьих упоминаемая, как cupodo lucis.[16]

— Святой отец, пожалуйста! — скривившись, взмолился Дипольд. — Я ничуть не сомневаюсь в вашей учености. Так к чему сейчас все эти неведомые словеса незнакомого мне языка?

— Vis vitalis — суть жизненная сила, — пояснил Геберхольд. — Способы изъятия ее у других, обретение власти над нею и использование в своих интересах — вот что занимало Лебиуса больше всего.

— А если еще понятнее, святой отец? Позволю напомнить, я ведь не изучал магиерских трактатов даже в теории. Что это за жизненная сила такая, откуда она берется, как обретается власть над нею и зачем?

— О, это…

Инквизитор вздохнул. То ли с сожалением, то ли с вожделением.

— …Жизненная сила — это охота и воля к жизни. Это жажда жизни, нагляднее всего проявляемая в борьбе за жизнь. Иногда ее еще громко именуют — на мой взгляд, ошибочно, впрочем, — боевым или бойцовским духом. На самом деле vis vitalis — нечто иное и нечто большее. Это то, что любого из нас заставляет до конца, порой совершенно бездумно, цепляться за бренное тело и грешное мирское бытие. Это…

Магистр прикрыл глаза, будто творя молитву. Начал перечислять вполголоса:

— Яростный бой обреченного одиночки против многих врагов. Бегство в чистом поле — в безумной надежде спастись — пешего и безоружного от вооруженного всадника. Тщетные потуги прикованного к столбу еретика, до самого своего конца рвущегося из пламени очистительного костра. Никчемное сопротивление изнуренного дорогой путника, гибнущего в когтях свирепого хищника. И — агония. И — предсмертные судороги. И — ничем не оправданная попытка еще раз… в последний раз глотнуть воздуха перерезанным, разорванным, залитым кровью, иссушенным огнем и дымом или стынущим от смертного хлада горлом, как будто глоток этот хоть что-то решает… Все это и есть жизненная сила, в большей или меньшей степени являемая каждым из нас на краю могилы. Сила жизни, высвобождаемая через смерть. И лишь через смерть способная перейти от одного человека к другому.

— От одного к другому? — завороженно повторил Дипольд.

— Да, ваше высочество. Но только следует понимать, что смерть смерти рознь. Естественная кончина от старости или болезни вместе с самой жизнью легко, словно свечу дуновением ветерка, гасит и ослабевшую волю к жизни. Ибо так устроен мир, ибо прошел отмеренный срок. Преждевременная гибель в результате несчастного случая, тоже, на самом деле, наступает не прежде времени, а по изначальной и неисповедимой воле свыше. Предначертанные заранее судьба и рок просто внезапно обрывают линию жизни и грубо, с хрустом преломляют vis vitalis, как турнирное копье.

А вот насильственная смерть, несомая не сроком и не роком, а человеческими деяниями, — совсем другое. Я имею в виду убийство. Прямое или косвенное, свершенное своими или чужими руками, правое или нет — оно есть непременное условие передачи неисчерпанной еще энергии жизни от умирающего к живому. Первейшее и наиважнейшее условие…

— Во время убийства нечто перетекает от убитого к убийце? — нахмурив лоб, спросил Дипольд.

— Вы верно уловили суть, ваше высочество, — похвалил магистр. — Все обстоит именно так. И процесс этот длится если не вечно, то очень-очень долго. В качестве примера позволю себе привести несложную аналогию. Трава поглощает силу солнца. Траву поедает саранча и обретает тем самым силу и солнца, и травы. Саранчу клюет птица и, в свою очередь, получает уже утроенную силу. Птицу подстерегает и пожирает кошка. Кошку разрывает собака. Собаку загрызает волк. А серого душит в лютом бою атакованный голодной волчьей стаей медведь. Наконец, медведя убивает человек с охотничьей рогатиной…

— Человек… — в глубокой задумчивости проговорил Дипольд.

— Человек, — кивнул Геберхольд. — А поскольку мир человеческий мало чем отличается от звериного и часто бывает еще более жестокосердым, то и здесь на всякого охотника тоже найдется свой охотник. Убийцу медведя, к примеру, подстережет какой-нибудь лесной разбойник, который сам вскоре попадет под алебарду ландскнехта. Но и наемник погибнет в битве от рыцарского меча. А благородного рыцаря во время конной атаки сразит ядро вражеской бомбарды. А бомбардира, поднесшего горящий пальник к затравочному отверстию… Впрочем, лучше остановимся на этом.

Знаете, ваше высочество, когда дело доходит до людей, цепочка бесконечных смертей становится слишком длинной и запутанной. Я замечу только, что в случае человекоубийства vis vitalis высвобождается многократно больше, чем при убийстве неразумной твари, и концентрация высвобожденной силы достигает наивысших пределов.

К тому же люди — особенно в неспокойное военное время — изничтожают друг друга чаще и изощреннее, чем звери. И люди при этом с еще большей жадностью впитывают опыт убийств и жизненную силу убитых, даже не осознавая того. Отчего, как вы думаете, ваше высочество, у победителей раны заживаю быстрее? Да оттого лишь, что на их руках больше крови, а под их ногами — больше попранных трупов. Посудите сами… Павшие в честной битве противники, зарубленные во время погони беглецы, добитые на поле боя раненые, вырезанный в захваченных обозах, городах и селениях мирный люд — за счет всех этих мертвецов сами победители, в некотором роде, становятся живее, чем прежде. Многие, очень многие уже познали радость, которую способна доставить лишь чужая смерть. Особую, ни на что не похожую радость с терпким пьянящим привкусом крови…