Антарктида online - Александр Громов

— А у меня всегда натоплено. И банщик есть, и парикмахер свой, и массаж можно сделать, и маникюр… Решайтесь. Я с вами попарюсь за компанию. Для справки: ориентация у меня нормальная. И запомните, в бане не моются, а парятся. Ну?..

Покачав головой и неискренне вздохнув, Ломаев указал кивком на часы:

— Время…

— Время — деньги, — отрезал Шимашевич. — Если хочешь делать деньги, не жалей времени хотя бы на имидж… Послушай, ты, неряха! Я вложил в наше совместное предприятие чертову уйму денег! Я не желаю, чтобы они пропали из-за того, что ты привык выглядеть, как лесосплавщик! На твою рожу полмира смотреть будет. Я из тебя джентльмена сделаю… или нет, антаркта! Настоящего мачо. Мужественного обветренного красавца. А время на этом ты только сэкономишь. Да или нет? — Набоб выглядел не на шутку рассерженным. — Если нет, то я сегодня же собираю манатки, все равно здесь ни хрена не выйдет… Да или нет?!

— Да, — сказал Ломаев и впервые за много дней засмеялся столь раскатисто, что в палисандровую дверь сунул бдительный нос кто-то из охраны — и тотчас сгинул, убедившись, что все в норме.

— Чего ржешь? — сердито спросил Шимашевич и неожиданно тоже прыснул.

— Я думал… думал, ты…

— Не мужик, что ли? Ошибаешься. Айда сперва в русскую, а там посмотрим…

Набоб плескал на каменку квасом, и та жутко шипела, как клубок потревоженных гадюк. Первый заход выдавил из тела Ломаева устрашающее количество грязного пота. Когда не стало мочи терпеть, конгрессмен выскочил из парной под душ, смыл грязь и с воплем ухнул в бассейн. Через минуту вода в бассейне колыхнулась вновь, принимая тело Шимашевича.

— Ну как?

— Хорошо-о, — промычал, блаженствуя, Ломаев. — Только вода теплая.

— Пятнадцать градусов.

— Я и говорю — теплая… У нас на Востоке при минус шестидесяти выбегали и в снегу катались — это был экстрим! Даже при минус двадцати сугроб ядренее проруби… Не все решались.

— А ты?

— Я — да. Потом в парилке минут пять стучишь зубами и пятки кверху — отогреваешь…

— А после бани?

— Разводили спирт в строгой пропорции: сколько на дворе градусов ниже нуля, такова и крепость. Не знаю, что бы мы делали, если бы столбик упал ниже девяноста шести…

— Но ведь не падал?

— На Востоке — нет, хотя он и полюс холода. А вообще по Антарктиде — бес знает. Может, где-нибудь и за сотню переваливало, только некому было мерить. Близ полюса Недоступности или на плато Аргус вполне могло быть, там высо́ты под четыре тысячи. Ну, теперь-то такого нигде не будет…

— Жалеешь? — спросил Шимашевич.

— О холоде? Я что, похож на ненормального?

Второй заход — уже с веником. Хлестали себя пока щадяще — готовили кожу к основной процедуре. Шимашевич хотел было заменить квас водой с добавкой масла эвкалипта, но Ломаев не одобрил. До боли родной аромат березы и дуба кружил голову конгрессмена.

— Придет время — и у нас будут леса, — сказал он. — Какую-нибудь тундровую березу и сейчас можно в оазисах высаживать — не вымерзнет, зуб даю…

— И на Марсе будут яблони цвести, — ехидно поддакнул Шимашевич.

— Наплевать на Марс. А яблони у нас еще лет сто цвести не будут. Зато вот березы…

— И дубы. — Набоб не желал расставаться с иронией. Было заметно, что он отводит душу, и одно мгновение Ломаев даже сочувствовал ему: наверное, нечасто набобу удается побыть просто человеком.

— Дубов у нас и сейчас сколько угодно, только они двуногие…

На третьем заходе позвали банщика. «Сначала его», — указал Шимашевич на Ломаева. Банщик, мужчина средних лет с брюшком, под которым примостился набедренник, похожий на древнеегипетский, и столь выпуклыми глазами, что Ломаев заподозрил, что они сидят на стебельках и при случае могут обеспечить круговой обзор, понимающе кивнул и одним ловким движением заставил жертву расстелиться на полке, одновременно кантанув ее на живот. Взмахнул над потной спиной двумя вениками, разгоняя жар.

— Хорошенько его, Туркин! — приказал набоб, и банщик кивнул: не извольте, мол, сумлеваться.

— О-о-о-о-о!.. — сладко мучаясь, простонал Ломаев.

Это было только начало. Следующие десять минут показались ему тремя часами сладкой пытки. Веники порхали легкими мотыльками, вгоняя в ватное тело нестерпимое блаженство. Наконец банщик решил, что клиент подготовлен к основной процедуре, переменил веники с березовых на дубовые и принялся с оттяжкой лупить его по спине и ниже.

— У-у-у-у-у!.. — завыл Ломаев, поняв, что до сих пор испытал лишь цветочки, а ягодки — вот они.

Затем он был перекантован на спину, и все повторилось сызнова. А когда — миллион лет спустя и не на этом свете — ему было позволено встать, он вылетел из парной со скоростью извергнутой вулканическим кратером раскаленной бомбы. Дробно протопотав мимо пятнадцатиградусного бассейна, он хотел было плюнуть в него в знак презрения, но не успел — чересчур торопился. Голый, как Адам, весь в дубовых листьях, как штурмбаннфюрер, и целеустремленный, как боевая торпеда, он вихрем взлетел по трапу, по пути едва не сбив с ног шкафообразного мальчика из охраны набоба, выскочил на верхнюю палубу, перемахнул через фальшборт и без крика полетел «солдатиком» в свинцовую воду, лениво колыхавшуюся пятью с гаком метрами ниже.

Ударило по пяткам. Ожгло холодом. Сковало суставы. Вот это была вода, а не тепловатая озонированная субстанция в бассейне у Шимашевича! Это была настоящая антарктическая морская ванна!

Не десять намеренных когда-то градусов — гораздо ниже. Уже потом Ломаев сообразил, что стекающие с ледника ручьи успели вновь охладить прибрежные воды почти до нуля, оттеснив от берегов теплые течения. И все же плавать в ледяной воде было куда приятнее, чем кататься в кусачем снегу при минус шестидесяти…

Дергаясь по-лягушачьи, он выскочил на поверхность и удовлетворенно осклабился: оказывается, он сиганул с того борта «Кассандры», где был спущен трап. А ведь ничуть не подумал о нем, ломанулся наугад… Вот нырнул бы с другого борта — и либо плыви вокруг, либо подныривай, либо мерзни, жди, пока втащат…

Над фальшбортом уже торчали квадратные торсы охранников. Кто-то менее квадратный и в фуражке — наверное, капитан или старпом — неразборчиво орал, указывая перстом куда-то в открытый океан. Полсекунды спустя в указанное место нацелились стволы полудюжины автоматов. Мощными саженками Ломаев достиг трапа и живо вознесся на палубу — голый и жаркий. Вгляделся в жидкий свинец за бортом.

— Эй, не вздумайте! Это никакой не леопард, это крабоед…

Небольшой и совсем нестрашный тюлень-крабоед в последний раз высунул усатую башку и, как видно, не найдя в «Кассандре» ничего интересного, унырнул в глубину.

Охранники опустили оружие с явным облегчением. Крабоед не крабоед, леопард не леопард, акула не акула, а застрелишь животину — будешь объясняться с помешанным на экологии боссом. Кому охота? Черт знает, кто для него ценнее — тюлень или гость. Инструкций не поступало…