Поездом к океану - Марина Светлая

- Это подарок, - еще больше развеселился старый вьетнамец. – Будет красиво!

Уточнять, что не собирается надевать «это», испачканное едой, на голову, Аньес не решилась. Представлять себе, что в «этом» кто-то ходил до ужина, – тоже. Но вот в еде отказывать себе не стала, с аппетитом уплетая рис и поданную позднее рыбу. Их было около двадцати человек, но солдатьё кормилось на улице. Самая уважаемая семья принимала только фотографов, летчика и командира.

Потом их уложили спать, и так уж вышло, что Аньес и Жиль оказались в одной комнатенке, вынужденные ее разделить. Зато с настоящей кроватью и гамаком. Кровать капрал Кольвен ожидаемо уступил ей, а сам до сна несколько раз выходил курить во двор. А Аньес удивлялась той естественности, с которой принимала эту простую жизнь, к которой совсем не была приучена. Стащив одежду и оставшись в нижнем белье, не очень свежем, но смены все равно не было, нисколько не заботясь о Жиле, которому, должно быть, неловко, она просто повалилась в постель, накрылась простыней и почти сразу уснула, разморенная трудным днем, но сейчас даже почти счастливая. Как мало и правда для счастья надо. Анри прав.

Быть сытой и иметь место для сна. Ничего не бояться.

И еще чтобы не тошнило. Эта тошнота – штука отвратительная.

Ночью она просыпалась дважды. Первый, когда Кольвен в очередной раз вернулся с перекура. Он старался двигаться бесшумно, но в темноте все же напоролся на угол кровати, и ту слегка тряхнуло. Жиль зашептал свои извинения, но она уже ничего не слышала, лишь перевернувшись набок.

А второй раз – оттого, что ее накрывали простыней. Эта забота даже сквозь сон овеяла ее теплом, и оттого ей показалось, что вновь вернулись времена, когда рядом был кто-то, кто ее защищал. Рука, натянувшая простыню, застыла ненадолго у ее лица, а потом осторожно коснулась кожи. Аньес прижалась к ней и потерлась, как кошка. Снилось или нет, она не знала, но сквозь полуприкрытые веки, как сквозь завесу из бархатистых шнурков, видела в темноте мужской силуэт. И пальцы были мужские. Короткие, крепкие, чуть мозолистые. И если бы он мог быть здесь хоть по какой-нибудь, пусть самой нелепой причине, она бы поверила, что это не сон. Но ведь во сне можно позволить себе звать его вслух. Только во сне и можно.

Ее губы вздрогнули, и она едва слышно произнесла:

- Анри…

Рука у ее лица отяжелела на краткий миг, а потом еще раз погладила щеку. В ответ она услышала тихое, совсем непохожее: «Спите, Аньес». И снова заснула, совсем не думая о том, почему тот, кого она ждала и хотела, приходит к ней совсем другим, ненужным.

Она так и спала, точно зная, что все вокруг не то, чего она действительно надо. Ей давно уже требуется, необходимо как вода организму, – тепло единственной ладони на своей щеке.

Как это странно, испытывать такое чувство потери во сне.

Как это странно, продолжать вдыхать и выдыхать воздух. И быть спокойной. И нежиться под сквозняком, потому что нет жары. И ждать ребенка.

А потом в ее удивительную негу, в которую она как-то совсем неожиданно для себя попала, вместо очередного приступа утренней рвоты, ворвалась стрельба. Пастораль в одночасье стала кровавой. Не в черновиках Жиля Кольвена, молодого писателя из Сен-Мор-де-Фоссе. В жизни.

[1] Хо Ши Мин – вьетнамский революционер, государственный, политический, военный и партийный деятель. Участник Коминтерна, член ФКП, основатель Вьетнамской коммунистической партии, создатель Вьетминя, первый президент Демократической Республики Вьетнам.

[2] Венсан Ориоль – первый президент Франции (1946-1954 гг.) после окончания второй мировой войны (Четвертая республика).

- Аньес, на пол! – услышала она вскрик капрала, и поняла, что с постели слетела вниз, неожиданно оказавшись лицом к лицу с Жилем, уже полностью одетым – или он не раздевался? Глаза его пылали, он что-то еще орал ей, но она не различала сквозь общий гам и пальбу, и ей ничего не оставалось как зажать уши руками. Бахнуло что-то совсем близко, совсем рядом. А еще через минуту пуля, влетевшая в распахнутое окно, просвистела по комнате и продырявила стену. Аньес глухо выдохнула и зажмурилась, лишь бы не видеть ничего.

- Под кровать! – зашипел Жиль. – Быстро!

- А ты?

- Быстро, говорю!

Она, скользнув голым животом по царапающим кожу доскам пола, очутилась в полумраке, в котором легко представлялось, что над ней – крышка гроба, закрывающая небо. Жуткое ощущение. Эта растерянность, дезориентированность, накатывающая волна за волной паника, заставлявшая гореть все содержимое черепушки, никак не поддавались контролю. А вот капрал Кольвен, похоже, решил исключительно по-мужски проявить характер. Очень быстро, едва она поспевала следить за происходящим, он рванул к спинке кровати, на которой висела одежда Аньес, и сорвал ее оттуда. Вещи оказались прямо перед носом. И он уже ничего не говорил, да этого и не нужно было. Она торопливо, лишь бы отвлечься от собственных жутких мыслей, принялась одеваться.

В какой-то момент осознала, что выстрелы прекратились. А Кольвен хватает по комнатке технику и вещмешки, торопливо все упаковывая.

- Долго вы там еще? – почти что недовольно буркнул Жиль. И одновременно с его вопросом дверь распахнулась.

- Живые? – раздалось рядом незнакомым голосом. – Вижу, что живые, собирайтесь, надо уходить.

- Что произошло?

- Старикан привел коммунистов. Девку ночью за ними отправил. Рассчитывал, что нас мало для сопротивления, да зря.

- Сволочь! Наши все целы?

- Нет. Где де Брольи?

- Здесь.

- Ждем вас во дворе. И глаза ей закрой, что ли… чтоб не видела.

Впрочем, прятать глаза от правды Аньес не собиралась.

Как всякое разумное существо, она испытывала страх, но только признавать этого не желала. Жуткое пробуждение после неожиданно хорошей ночи до предела натянуло нервы. Дальше они почти все делали молча. Она, закончив возню с юбкой, выползла из-под кровати, обулась и схватила сумку с фотоаппаратом. После этого закинула на плечи собственный вещмешок и следом за Жилем, который пошел первым, направилась вон из комнаты.

Дом, как золотом, был залит солнечными лучами, вползающими во все щели и пробирающимися в нутро. И еще кровью. Название романа Кольвена было вполне оправдано здесь. Аньес не сразу осознала, а когда, наконец, сообразила, было уже поздно – она вступила в лужу, и теперь ее ботинки оставляли за собой следы.

- Жиль, - нарушила она молчание, - Жиль, сними…

Он непонимающе мотнул головой, а потом все же сообразил. Ужас, отразившийся в его взгляде, ее, тем не менее, мало трогал. Она знала, что это будет за кадр. Идеальный в своей чудовищности. Кольвен думал недолго – времени не было. Сглотнул, но послушался. Поставил штатив, прислонив его к стене, бросил вещи на пол, где, вроде, чисто. Достал из сумки камеру, и услышав ее потусторонний возглас: «Нет! Моим!» - забрал ее фотоаппарат и принялся настраивать. Сцепив зубы, они оба еще кое-как держались, отчетливо похожие на сообщников. В полуметре от них лежала расстрелянная женщина, раскинувшись в неестественной позе, со странно вывернутыми руками и ногами. Лицо ее закрывали волосы. И это лучше всего, что они не могли видеть ее лица. Еще чуть дальше – старик. Вокруг него крови на удивление не было. Единственная дырка во лбу, из которого много не натекло, и застывшие черты, еще немного напоминающие живого человека. Двое юношей остались под окном. Возле них – ножи. А Аньес с Кольвеном живы, хотя были на другом конце этого же самого дома. Не успели их тронуть.