Патрик Мелроуз. Книга 1 (сборник) - Эдвард Сент-Обин

Через час Патрик не без труда выбрался из гостиницы. Он распластался на заднем сиденье такси, мчащего по центру. Стержни стали, хромовые веера, хрустальные башни, рвущиеся, словно высокие ноты с чудовищного рябого лица примадонны, теперь скрадывала тьма.

Мимо проносились кроссворды освещенных и неосвещенных офисных окон. Пять горящих окон по вертикали — пусть будет «жизнь» — и четыре по горизонтали, первая «ж». Жесть… жалкая… жуть. Пусть будет «жуть». Жизнь — жуть. Здание исчезло за черным окном. Все ли играют в эту игру? Земля свободных, родина смелых, где люди делают лишь то, что уже делает кто-то другой. Думал ли он это прежде? Говорил?

Как всегда, перед клубом «Мадд» стояла толпа. Патрик протиснулся вперед, где двое чернокожих и толстый белый бородач стояли за красным шнуром, решая, кого впускать. Он небрежно поздоровался с вышибалами. Его всегда пропускали. Может, из-за написанной на лице уверенности, что пропустят. Или потому, что ему было по большому счету безразлично, пропустят ли. Или потому, что он выглядел богатым клиентом, который закажет много напитков.

Патрик сразу прошел на второй этаж, где вместо живой музыки, гремевшей с маленькой эстрады внизу, постоянно играли записи под видеоряд эффектных, но знакомых событий — на десятках экранах в темном помещении цветок распускался в ускоренном воспроизведении, Гитлер топал ногами по сцене в Нюрнберге, а потом в экстазе обнимал себя руками, первые летательные аппараты врезались в землю, разваливались, падали с мостов. Уже почти у входа на лестницу перед Патриком выпорхнула стройная угрюмая девушка с короткими белыми волосами и фиолетовыми контактными линзами. Она была во всем черном, белый макияж на хорошеньком, но недовольном личике придавал ей вид куклы-наркоманки. У нее даже был черный шелковый жгут на худом бицепсе. Класс! Патрик проследил за ней взглядом. Она не уходила, просто направлялась в другое помещение. Надо будет потом ее разыскать.

Из каждого динамика звучали Talking Heads. «Нет сердцевины», — пел Дэвид Бирн{103}, и Патрик с ним согласился. Откуда они знают, что он чувствует? Даже страшно. Тут же на экранах возникло изображение гепарда, преследующего антилопу. Патрик вжался в стену, как будто его отбросило центробежной силой вращающейся комнаты. Усталость и слабость набегали волнами, реальное состояние тела вырывалось из-под стражи наркотиков. Действие последней дозы кокса ослабело по пути сюда. Наверное, «Черного красавчика» придется принять раньше, чем намечено по графику.

Гепард в облаке пыли настиг и повалил антилопу. Ее ноги дергались, покуда гепард перегрызал ей шею. Поначалу происходящее словно разбилось и рассеялось по всем экранам, потом камера наехала, убийство умножилось и усилилось. Помещение по-прежнему как будто отбрасывало Патрика назад, словно отторжение и желание сохранять дистанцию — спутники всех его контактов с людьми — превратились в физическую силу. Что-то в благостности смэкового прихода заставляло его поверить, что вселенная не враждебна, а всего лишь равнодушна, однако эта трогательная вера не выдерживала проверки опытом и казалась особенно далекой сейчас, когда он упирался ладонями в стену.

Естественно, Патрик по-прежнему думал о себе в третьем лице, как о персонаже книги или фильма, но по крайней мере пока это было третье лицо, единственное число. «Они» сегодня еще не пришли, микробы голосов, овладевшие им вчера вечером. В присутствии отсутствия, в отсутствии присутствия, Труляля и Траляля. Жизнь как подражание плохой литературной критике. Дез-ин-те-грация. Изнеможение и лихорадка. Бизнес, как всегда. Сомнительный бизнес, как всегда.

Словно на крутящемся аттракционе в луна-парке, Патрик с усилием отклеился от стены. В мерцающем голубом свете телевизоров посетители неловко полулежали на мягких серых скамейках по периметру комнаты. Патрик подошел к бару осторожной походкой водителя, пытающегося убедить полисмена, что он трезв.

— Доктор сказал — его печенка была как рельефная карта Скалистых гор, — произнес толстошеий весельчак, облокотившийся на барную стойку.

Патрик скривился, и у него сразу кольнуло в правом боку. Вот ведь сила внушения! Надо успокоиться. В пародии на отрешенность он обвел помещение взглядом хищной рептилии.

На ближайших к бару подушках полулежал чувак в красно-желтом килте, ремне с заклепками, армейских ботинках, черной кожаной куртке и металлических серьгах в форме молний. Вид у него был такой, будто он перебрал тиунала. Патрик вспомнил черную вспышку тиуналового прихода, жгущего руку, словно едкий порошок. Нет, только в самой последней крайности! Вид чувака показался Патрику до крайности немодным. Как-никак прошло уже шесть лет с панковского лета семьдесят седьмого, когда он сидел в одуряющей жаре на пожарной лестнице школы, курил травку, слушал «Белый бунт»{104} и орал «Круши-ломай!» над крышами. Рядом с панком в килте сидели на краешке скамьи две нервные секретарши из Нью-Джерси, их обтягивающие брючки впивались в мягкие животы. Они с многообещающим рвением переносили алую губную помаду на белые сигаретные фильтры, но были такие страшенные, что Патрик даже не рассматривал вариант забыть с ними равнодушие Марианны. Спиной к ним риелтор (или арт-дилер?) в темном костюме разговаривал с человеком, который компенсировал почти полное облысение жидкой занавесочкой седых волос, растущих из последних продуктивных фолликулов на затылке. Судя по всему, старички изо всех сил пытались удержать отчаяние юности, приглядывались к нью-вейвовским ребятишкам, высматривая последние отголоски бунтарской моды.

В другом помещении девушка с вечно популярной внешностью бедненькой простушки в черном свитере поверх секонд-хендовской юбки держалась за руки с мужчиной в футболке и джинсах. Они послушно смотрели в телеэкран, на полу рядом с ними стояли две кружки пива. Дальше возбужденно беседовали трое: мужчина в кобальтово-синем костюме с узким галстуком, мужчина в алом костюме с узким галстуком, а между ними — горбоносая брюнетка с длинными распущенными волосами, одетая в кожаные жокейские бриджи. В темноте за этой троицей Патрик различал поблескивание цепей.

Безнадежно, абсолютно безнадежно. Единственная сколько-нибудь привлекательная девушка в помещении находится в прямом телесном контакте с другим мужчиной, и они даже не ругаются. Омерзительно.

Патрик вновь благоговейно перекрестился, проверяя свои запасы. Смэк, спид, деньги, кваалюд. Паранойя чрезмерной не бывает. Или бывает? Кокс и кредитные карточки остались в гостинице. Патрик заказал бурбон со льдом, вытащил «Черного красавчика» и запил его первым же глотком. На два часа раньше, чем по графику, ну и пустяки. Правила существуют для того, чтобы их нарушать. Следовательно, если существует правило, иногда его следует исполнять. Порочный круг. Как утомительно. На телеэкранах возник пьяный Дэвид Боуи перед батареей телеэкранов и тут же сменился знаменитыми кадрами, где Орсон Уэллс идет через зеркальную комнату во флоридском дворце Чарльза Фостера Кейна{105}. Умножаемые образы умножения.