Дочь пирата - Гэлен Фоули

Дипломаты напряженно трудились в поисках мирного решения, но весь остров готовился к долгой осаде. Парламент объявил о введении рационов на продукты питания и комендантского часа в городах. Прошел слух, что король жаждет нанести первый удар.

Дариус прекрасно понимал, как томится Лазар по достойному противнику, чтобы сорвать на нем гнев, вызванный своевольной дочерью и некогда самым преданным человеком.

Французы в числе прочего требовали выдать им Дариуса, утверждая, что он должен предстать перед судом, но король Лазар ответил решительным отказом.

В качестве доказательства вины Дариуса приводилось лишь одно: утверждение молодой озлобленной предательницы, что убийца-одиночка в Милане и есть Сантьяго, уважаемый дипломат королевского двора Асенсьона и зять короля. Король Лазар сделал вид, будто возмущен подобными обвинениями, заявив при этом, что он и еще двадцать знатных дворян острова видели Дариуса при дворе именно в дни покушения… Кто посмел бы называть короля Лазара ди Фиори лжецом?

Дариус знал, что Лазар по-прежнему считает его гнусным соблазнителем невинной девушки. То, что король встал на его защиту, было делом чисто политическим, а также, возможно, попыткой уберечь свою дочь. В одном Дариус был твердо уверен: наряду с попугаем, кошкой и обезьянкой он был ручным любимцем ее высочества.

Однако два дня спустя Дариус получил письмо от своего британского коллеги, занимающегося тайной разведкой, сэра Джеймса Ричардса, которое на время вывело его из уныния. Находясь на отдыхе в Сицилии, Ричарде послал Дариусу известие о том, что князь Туринов, возможно, находится поблизости. Оказалось, что Анатоль привел свой корабль на Мальту, где кто-то предупредил князя, что царь Александр приказал схватить его, как только он вернется в Москву. Русский корабль остался на острове, но Анатоля уже два дня никто не видел.

Ричарде также приглашал Дариуса навестить его на Сицилии и принять участие в том, что англичанин назвал «весьма интригующим предприятием».

Дариус не мог догадаться, что это означает, но, томясь от безделья, готов был заняться любой работой.

Ричарде был отличным агентом, мастерски владел разнообразным оружием и, без сомнения, придумал что-то любопытное. Переведя коня в медленный галоп, он затем натянул повод и остановился на холме, с которого открывался вид на поле и озеро, где, казалось, в бесконечно давние времена они с Серафиной устроили пикник.

Взгляд Дариуса скользил по месту утраченного рая, теперь окутанному легкой утренней дымкой. Отдаленная неровная линия деревьев неясно вырисовывалась на фоне бледного неба.

Ему, конечно, следовало бы присоединиться к Ричардсу, потому что какой толк от его пребывания здесь? В те редкие моменты, когда Серафина обращала на него взор, Дариус читал в ее прелестных фиалковых глазах горечь, обиду и сердитый упрек. Он знал, жена презирает его, но ничего не мог изменить.

Господи, что же сотворил он со своей жизнью? Мысли были тяжкими и бесплодными. С того дня, как родилась Серафина ди Фиори, Дариус знал, что она станет причиной его падения. В который раз цыганский дар предвидения не обманул его. Дариус до сих пор вспоминал, какое испытал потрясение, поцеловав Серафину в первый раз. И вдруг каким-то невероятным образом он оказался мужем богини. Дариус был волен, когда захочет, потребовать от нее исполнения супружеских обязанностей… но ему было страшно приблизиться к жене. Он боялся обвинений, которые услышит, как только даст ей возможность заговорить.

«Если ты не заговоришь с Серафиной, то окончательно потеряешь ее. Наверняка».

Но что может он теперь сказать ей, когда каждое его слово она считает ложью?

Дариус крепко сжал темные бока своего коня, и они помчались к озеру. Там Дариус спрыгнул с седла и попытался оживить чувство, которое испытывал здесь тогда… когда мог спокойно сказать Серафине о себе все, что угодно, потому что это не грозило никакими последствиями: Дариус знал, что должен умереть и отношения их временные.

Это чувство ускользало от него. Оно витало где-то рядом, но было неуловимо.

«Я схожу с ума. Я ею опутан, заворожен. Я не могу вечно от нее скрываться».

«Расскажи ей. Расскажи ей все, — подсказывало ему сердце. — Доверься ей».

Мысль эта была слишком страшной. Дариус вновь вскочил на коня и поскакал, чертя бесконечные круги по своей клетке.

Джулия проснулась. Юноша спал рядом с ней. Тусклое мерцание свечи колыхалось, воскрешая в ее памяти картины прошедшей ночи. Она знала, что теперь вкус шоколадной карамели будет всегда напоминать ей об этом юном любовнике. Странной была эта неделя.

Джулия заперлась в своих комнатах, сказавшись больной, чтобы скрыть от всех свое разбитое лицо. Единственным, кого она впускала, был принц Рафаэль. С какой стати отказывать ему? Он являлся каждый день якобы для того, чтобы поднимать ей настроение. Джулия прекрасно понимала, чем это закончится, но, к ее чуть ироничному удивлению, Рафаэль действительно захотел сначала лучше узнать графиню. У Джулии возникло гнетущее чувство, что Рэйф решил спасти ее.

Всю неделю эти визиты были вполне невинны. Джулия ждала, что, когда синяки побледнеют, она выпутается из этой истории. Каждый миг присутствия Рэйфа она расценивала как удар по Дариусу Сантьяго. Каждый день они усаживались в ее крохотной гостиной играть в шахматы, и юноша расспрашивал Джулию о ней и ее жизни. От большинства его вопросов она ловко уклонялась. Видимо, он догадался о ее денежных трудностях, потому что, ни о чем не спрашивая, дал графине огромную сумму, заметив лишь с добросердечной простотой, что счастлив помочь другу в беде.

Конечно, полная сумма долгов Джулии в три раза превышала его щедрый дар, но этого она ему не сообщила. Напротив, графиня отчаянно желала, чтобы принц поумнел и прекратил визиты к ней.

Опухоль на лице Джулии спадала. Наконец вчера днем Рафаэль появился на пороге с коробкой шоколада. Они ели шоколад, играли в шахматы, и вдруг он перегнулся через столик и поцеловал Джулию. Всего один поцелуй… А потом Рэйф улыбнулся своей сдержанной улыбкой, которая почти растопила давно оледеневшее сердце графини.

Тем же вечером она появилась в королевской гостиной, замаскировав следы синяка искусно наложенной косметикой. Принц пришел туда получасом позже, и как-то получилось, что около одиннадцати Джулия оказалась в комнатах Рэйфа. С ним вместе.

Энтузиазм его был беспределен, энергия и сексуальный жар поразительны, но прикосновения почтительны, почти благоговейны. Нежность, с которой Рэйф ласкал Джулию, ласкал ее грудь, умиляла ее. Он не привык осязать женское тело. Принц отличался от всех других мужчин, которых она знала.

Сначала они занимались любовью, сидя на краешке его громадной резной кровати, но вскоре Джулия тихо рассмеялась и поцелуями рассеяла его смущение. А ведь все дело было в том, что в первый раз принц кончил почти мгновенно. Во второй раз графиня села на него верхом и ласково заставила сдерживаться, обучая Рэйфа самоконтролю. Он оказался способным учеником.