Слишком много привидений - Виталий Забирко

Странно, но страшно не было, хотя змея, сползая с тела Куцейко, двигалась именно ко мне. Отстранение подумалось, что вся эта сцена весьма напоминает охоту киплинговского Каа на бандерлогов.

Змея преодолела половину расстояния, приостановилась и начала свивать на полу кольца, готовясь к прыжку. Но осуществить его не успела.

— Стоп! — гаркнул Серебро и выдернул руку из кармана. — Сюда смотри!

Нет, не пистолет он сжимал в кулаке — в протянутой руке блестела золотая монета.

Змея отвела взгляд от моего лица и медленно повернула голову к Николаю Ивановичу. За окном ослепительно блеснула близкая молния, пушечным выстрелом, сотрясая стены, ударил гром. На мгновение ослепший, я не понял, что случилось, а когда зрение адаптировалось, увидел, что змея движется вспять, наматываясь на тело Куцейко. И вроде бы ничего не произошло: никто из присутствующих не сдвинулся с места — однако язычок из пасти змеи перестал, трепыхаясь, выпрыгивать, а в неподвижных глазах редкими вспышками блистало отражение золотой монеты.

Серебро опустил руку и спрятал монету в карман. Змея вернулась на свое место, сжала кольца вокруг тела художника и вновь обратилась в татуировку. Куцейко глубоко вдохнул, распрямился на стуле. Сбоку послышался лязг зубов и шумный выдох — Артамонов тоже вышел из гипнотического транса и захлопнул рот. И только медсестра продолжала неподвижно стоять рядом с Куцейко. Ну что возьмешь с манекена?

— Что случилось? — ветре воженно спросил Куцейко. — Что вы сделали с моей змеей?

— Ничего страшного не произошло, — ответил Серебро. — Все нормально.

— Неправда. Я чувствую, она чем-то недовольна,

— Да, недовольна. Я ей запретил сделать то, что она хотела.

Куцейко задумался, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя.

— Почему? — спросил он. — Почему вы ей запретили?

— Потому, — раздраженно повысил голос Серебро, — что здесь командую я, а не твоя змея. Понятно?

— Да. — Куцейко встал со стула. — А можно… — Он покосился на медсестру. — Можно мне с Романом поговорить?

— Нет, — отказал Серебро. — Он парализован и разговаривать не может.

— Ну… подойти хотя бы… Поздороваться…

— Нет! — сказал как отрубил Серебро. — Не сейчас. Как-нибудь в другой раз. — Тон Николая Ивановича неожиданно смягчился. — Идите, Саша, вы свободны. Но попрошу в ближайшие три-четыре дня территорию базы не покидать.

— Как скажете…

Дверь за Куцейко закрылась, и Серебро повернул голову к медсестре.

— Глаз с него не спускать! — приказал он. — Все попытки покинуть территорию базы пресекать любыми средствами. Любыми!

Даже не кивнув в знак понимания, медсестра молча вышла. Умела ли она вообще говорить? Ни одного слова я от нее не слышал.

Серебро встал с кресла, совсем по-человечески потянулся, распрямляя спину, на губах заиграла улыбка.

— Ну и как? — торжествующе спросил он Артамонова. — вы все видели?

— Ничего я не видел, — пробурчал нейрохирург, аккуратно отлепляя с моего тела датчики.

— Ах, да… — спохватился Серебро, — понятно… Сейчас мы пройдем в операторскую, пленочку прокрутим, вместе посмотрим. — Он наконец повернул лицо ко мне. — Вот так, Роман Анатольевич! Кое-что мы о вас уже знаем. Василий Андреевич уверяет, что скоро ваша память восстановится. Как вы считаете, вернутся ли при этом ваши способности?

— М-м-м… — промычал я.

В моем предельно кратком речевом лексиконе «да —нет» неопределенный ответ отсутствовал, но Серебро меня понял.

— Вот и я не знаю, — сказал он. — Зато, надеюсь, узнал. как вас в случае возвращения способностей держать в узде. Держать так, чтобы взбрыкивать не вздумали. Вы уже закончили? — обратился он к Артамонову.

—Да.

— Тогда идемте смотреть «кино».

Возле двери Серебро повернулся и сказал:

— Отдыхайте, Роман Анатольевич, набирайтесь сил. Нам с вами до-олго работать вместе. И, надеюсь, плодотворно.

Тон у него был благожелательный, добрый, но я прекрасно помнил, как несколько минут назад он почти тем же тоном отправил за двери Куцейко и что потом последовало.

Артамонов тоже обернулся у двери, но ничего не сказал. Однако мне почудилось, что в его глазах плеснулось то ли сострадание, то ли жалость.

Дверь закрылась, и сразу же в комнате начало светлеть. Я посмотрел в окно. Тучи рассеивались; гроза, так и не разразившись дождем, прокатилась мимо.

После обеда совсем распогодилось. Выглянуло солнце, и я решил прогуляться. Кто его знает, может, через час опять начнется гроза — последние два дня я из-за дождя носа высунуть на свежий воздух не мог. Прав был Артамонов — взбесилась погода в Алычевске.

Из утреннего обследования я ничего не понял, но отнесся к этому философски. Будь что будет. Восстановится память, тогда и попытаюсь проанализировать ситуацию, а сейчас нечего попусту голову ломать. Пусть она у Серебро и ему подобных болит.

С грехом пополам облачившись в халат, я загрузил свое тело в инвалидную коляску и, выехав из комнаты, покатил по громадному коридору. Двери по обе стороны коридора, как всегда, были закрыты. Меня никогда не интересовало, что и кто за ними находится, но тут я заметил, что одна из дверей по левую сторону приоткрыта и в щель просачивается полоска света.

Я подкатил поближе и остановился. Из-за двери доносились голоса.

— Эти лошади у меня уже в печенках сидят, — узнал я голос белокурого массажиста. — Каурые, саврасые, гнедые… В глазах рябит.

— Учи, Андрюша, учи, — насмешливо ответил ему голос Махмуда. — Глядишь, на конезавод осеменителем устроишься.

— Да пошел ты… — незлобиво сказал Андрей. — Я еще понимаю, когда два месяца назад Серебро заставил нас собирать информацию о местном ипподроме. Тогда очень удачно получилось. Но сейчас-то зачем? Кстати, мне до сих пор не ясно, как Серебро догадался, что Челышев появится на ипподроме? По нашим данным, он никогда не интересовался лошадьми.

— Дурак ты, Андрей, — сказал Махмуд. — Тут уж, прости, и коню ясно, что человек, обладающий предвидением, рано или поздно появится либо на скачках, либо в казино. Пока мы с тобой караулили фигуранта на ипподроме, Артем со Стасом дежурили в казино… О, у меня по Интернету появилась информация о дерби в Австралии! Распечатывать?

— Давай… — с безнадежностью в голосе проронил Андрей. Услышав писк заработавшего принтера, я затрясся от возбуждения. Только такой же программист, как я, отлученный на несколько месяцев от компьютера, может понять это чувство. Музыкой высших сфер звучало стрекотание и повизгивание неотрегулированного принтера. Я подкатил к двери вплотную, постучался и распахнул ее.