Жук золотой - Александр Иванович Куприянов

Паруса моего плота Кон-Тики наполнились упругим ветром. Речка Иска, по которой был намечен наш сплав, впадала в Залив Счастья. Прямо напротив Петровской косы, где Невельской со своей Катенькой Ельчаниновой проверили свою любовь и вышли из всех испытаний победителями.

Любовь сильнее смерти!

На уроках литературы нам говорили, что знаменитая формула «Любовь сильнее смерти» принадлежит русскому писателю Ивану Тургеневу. Тому самому, который написал «Отцы и дети». Чуть позже, на филфаке, я узнал, что точно так же звучит цитата из «Кентервильского привидения» Оскара Уайльда. А у Шекспира? А если еще серьезней, в Библии?..

Интересно, что один из моих юнкоров записал задание в дневнике: «Тургеня. Муму». Он искренне считал, что Тургеня – фамилия писателя. Другой Гоголя называет Гогль. И еще одна девочка призналась, что ей понравилась «Каштанка» писателя Апчехова. Я переспросил: «Какого писателя?!» Она, на голубом глазу, повторила: «Апчехова!» То есть А. П. Чехова. Даже Калинин, как стало нам недавно известно – охранник Берии, в данном случае отдыхает…

На мой вопрос, кому принадлежит афоризм «И дым отечества нам сладок и приятен», только одна девочка твердо ответила: «Чацкому, из комедии Грибоедова „Горе от ума“». Конечно, она не знала, что Грибоедов в своей знаменитой пьесе процитировал строчку из стихотворения «Арфа» патриарха русской словесности Гаврилы Романовича Державина. Она вынесена мной в эпиграф повести и в первозданном виде звучит так: «Мила нам добра весть о нашей стороне. Отечества и дым нам сладок и приятен…» Здесь важна расстановка слов: «Отечества и дым…» А не «И дым Отечества…» Тонкость, которую надо почувствовать. Батюшков цитировал Державина, Вяземский и многие другие русские поэты. Но ведь и сам Гаврила вдохновлялся… Гомером! Творчество которого хорошо знал. В первой песне своей знаменитой поэмы «Одиссей» (строки 56–58) Гомер говорит о том, что его герой готов идти на смерть, лишь бы только «видеть хоть дым, от родных берегов восходящий». Римский поэт Публий Овидий Назон, у нас известный как Овидий, в своих «Понтийских посланиях» мечтал увидеть «дым отечественного очага». Он был сослан на побережие Понта – Черного моря. Отсюда возникла римская пословица: Dulcis fumus patriae – Сладок дым отечества.

Вот вам и «любовь сильнее смерти». Русские не устают учиться. Они умело пользуются наследием великих. Наследие ведь не гаснет в веках. А потом возникают ремейки…

Страничку для детей в субботнем выпуске газеты мы назвали «Тургеня». Приходится шагать в ногу со временем.

Пыжик потом сказал мне, что на дне рождения Тепленькой наш вальс был главным событием. Самым эффектным. Хромой кавалер в шароварах с начесом. Миха Комков в жабо отдохнул. Нервно покуривая в сторонке. Фигурально говоря.

При взрослых мы не курили.

– Главным событием, если не считать тортов, – добавил Хусаинка, – ты где так научился танцевать, Куприк?! Даже не хромал…

Если бы я мог ответить на вопрос моего дружка.

В ту ночь лед на Амуре взломало. Бакен Прощальный на траверзе мыса Убиенного сбила шалая вода. Речные створы за Вайдой подтопило почти под самый жвак. Остались видны только цифры.

Вся деревня не спит, когда нарастает гул ледохода. Мужики стоят на крыльце и курят в кулак. Большая вода, большая путина! Горбуша, кета-осенка, а то ведь и матица. Ведро черной икры из одной самки. Путина год кормит.

Бабы кутаются в платки, прижимаются к спинам мужей. Хоть бы выжили мужики. То есть остались бы живы. В прошлом году Петьку Пудрина под заездок унесло на Пуире, так и не нашли… Не отдал Петьку Пудрина лиман. Забрал к себе.

За Шпилем, между Ёмской бухтой и Сахаровкой, специалисты, вызванные майором Тепленьким, закладывают заряды и взрывают нагромождения льда.

Канонада стоит такая, что в окнах дрожат стекла.

Взрывают для того, чтобы огромная масса воды, рвущаяся в Амурский лиман, не затопила бы и не снесла наши деревеньки. Отдельная забота о дебаркадере «Страна Советов». Его тоже может сорвать с якорей и выбросить в открытое море.

Лупейкин бегает в сапогах-болотниках с багром по трапу.

Утром вход в лиман чист и свободен.

На траверзе Убиенного ставят новый бакен.

И «Страна Советов» по-прежнему режет носом гладь реки.

Реки моего детства.

Майор Тепленький прислал бульдозер, чтобы спустить плот на воду. Не какой-нибудь тракторишко «ДТ», и даже не чокеровщик.

Настоящий желтый бульдозер, который обкапывал нефтеналивные баки. Со стальным клыком. Бульдозер окружал их глубокими рвами-траншеями. От возможных лесных пожаров.

Бульдозер, как выпущенный из леса на волю желтый динозавр, рывками шел по деревне и лязгал траками гусениц. Многие видели его впервые, с красивой кабиной и фарой-прожектором наверху. Фара горела даже днем. Она не просто горела, а била прямо в глаз. Куда бы в тот момент ты не смотрел. За рычагами трактора сидел Алексей Иванович Бурыхин, родной дядя нашего Сереги-калганщика. Мужичонка, прямо скажем, неказистый. Но совершенно замечательный в своем роде. Алексей Иванович играл на всех видах музыкальных инструментах, которые встречались на его пути сельского механизатора. На аккордеоне, губной гармошке, балалайке… На ложках тоже играл. Нот не знал, но имел абсолютный музыкальный слух. Талантище! Народный самородок. Серега рассказывал, как однажды в Николаевске Алексею Ивановичу подвернулась шабашка. Нужно было подвезти и поднять в квартиру на пятый этаж пианино. Дело нехитрое. На специальных ремнях-лямках пианино подняли и установили. Хозяйка, дама в пальто с лисьим воротником, как и положено, угостила грузчиков водочкой. Алексей Иванович водки выпил, крякнул и утер губы тыльной стороной ладони. Закусил кусочком колбасы.

– А попробовать?! – спросил Алексей Иванович.

– Что попробовать? – испугалась дама.

– Пианино!

– Ты что ли будешь пробовать?! – усмехнулась хозяйка.

Алексей Иванович принял еще рюмку, сел за пианино и объявил:

– Рахманинов! Концерт для фортепьяно с оркестром!

Алексей Иванович был в телогрейке, залитой тосолом, в ватных штанах с брезентовыми заплатками на коленях и подшитых ребристым протектором валенках.

Даму чуть удар не хватил. Водкой отпаивали.

Она была директором городской музыкальной школы.

Не знаю, может, и легенда.

Но я сам лично слышал, как на аккордеоне Алексей Иванович виртуозно исполнял «Полет шмеля» Николая Андреевича Римского-Корсакова, «Чардаш» Витторио Монти и «Танец с саблями» Арама Ильича Хачатуряна. Не Рахманинов, конечно, но специалисты знают степень сложности в исполнении и «Чардаша», и «Шмеля». Не говоря уже о «Танце с саблями» Хачатуряна.

Председатель колхоза Крутов, еще не Гертруда, похлопал себя веточкой по голенищу кирзового сапога. Коротко хохотнул:

– У майора Тепленького бульдозера не допросишься, чтобы «Страну Советов» к берегу подтянуть… А тут – пожалуйста! В кораблики не наигрался.

Дебаркадер-баржу затирало во время весеннего ледохода.

Мы думали, что соперничество между колхозниками и базовскими происходит только на футбольном поле. Оказалось – нет! Да и «козлик» у командира части был посправнее председательского.

Алексей Иванович, цепляя крюком трос к носу плота, миролюбиво сказал:

– Да пусть поплавают, Ваня! Моряками станут…

Мечта всегда остается частью свободы.

Даже если она мальчишеская.

Крутов,