Жасминовый дым - Игорь Гамаюнов

Однажды фортуна войны изменила Миронову: Усть-Медведицу заняли белоказаки. Дом Миронова был разграблен, семья уцелела чудом – спаслась, сбежав на соседний хутор. Старшая дочь Валя, отчаянная – в отца, перебралась с подружкой через линию фронта, переодевшись монашенкой, собирающей подаяние. Нашла штаб отца, пробыла у него какое-то время, пока, присмотревшись к Наде, не поняла, что они любят друг друга. Возмутившись, вспылила. Бросилась в обратный путь и – сгинула. Потом, позже, кажется, через год всплыло трагическое продолжение этой истории: на поезд, шедший в Царицын, напали белоказаки; шли по вагонам в поисках комиссаров, и один из тех, шедших, оказался усть-медведицким, увидал девушку, присмотревшись, узнал: «Дочь Миронова!» Её вывели из вагона, в степь, и приняла она в сердце пулю, от которой заговорён был её отец.

Снова потом благоволила Миронову удача. Снова занимал он с налёту станицы противника, грузил порубленных насмерть белоказаков в подводы, отдавал вожжи легкораненым и, отпуская в красновские части, напутствовал: «Похороните по-человечески, по-казацки. И скажите своим – хватит кровь лить. Советская власть – народная власть, неужели милее вам помещики и генералы?!»

Умел он, этот красный командир, вспыльчивый и резкий, воевать словом. И в самом деле было в нём что-то былинное – сила, ловкость, страсть. Сентиментален был – мог заплакать вдруг, пожалев, и жесток до бешенства, когда гнев глаза застил. И нежным, тихим мог быть, как камышовый шёпот в ночных гирлах Дона.

А может, и правда судьбы людские отмечены звёздами, и ведут нас своими путями к назначенным встречам? Ну, не судьба ли была встретиться пишущей стихи Надежде Суетёнковой именно с тем, кого, ещё не видя, уже любила душа её?.. С кем терпеливо и нежно растила потом сад, цветущий сад, осеняющий их кочевую, сумбурную, жестокую в общем-то жизнь нездешним светом.

А как же Миронов берёг этот сад! …Вот тот духовный мир, к которому стремилась всю жизнь душа моя, – писал в дневнике . – Его не было в окружающих близких. Его не было в отце. Его не было в жене. Наоборот, при жизненных толчках, часто меня посещавших, их сердца загорались ко мне скрытою злобою. И что же – разве теперь, когда я нашёл то, что делает жизнь осмысленною, я должен в силу прогнившего, буржуазного, общественного мнения отречься от милой Нади?

И – далее : …От Нади, которая исходила со мной Донские степи по Медведице, Бузулуку, Хопру, а при взятии станции Филоново закрывала меня от свистящих пуль!..

И – наконец: …Убийственно тяжела разлука. Я верю, глубоко верю, что Надя отвечает мне тем же… Боже, сохрани Надю!

Он сам перепечатывал её письма (в конце одного – приписка: перепечатал на машинке «Монарх») и хранил их вместе с набросками своих воззваний. Поэтому однажды они все оказались в уголовном деле, по соседству с протоколами допросов и доносами провокаторов.

…Его дивизия всё ближе и ближе подходила к Новочеркасску, Донской столице белоказаков. Но знал ли он, что происходит за его спиной – в освобождённых им станицах?

Разрубленный узел

Странное происходит с Мироновым. Вдруг отзывают его с Дона, направляют на Западный фронт – бездействующий. Зачем? И назначает его Председатель Реввоенсовета Лев Троцкий не кем-нибудь – командующим Брест-Литовской армией. Почётная ссылка?

Ещё не взят Новочеркасск, а Троцкий торопится доложить Москве о победе на Дону, о том, как укрепляется в станицах советская власть. Как? Арестами тех, кто, поверив воззваниям Миронова, сложил оружие. Конфискацией их земли. Расселением на этой земле крестьян, привезённых из Центральной России. Запретом казацких ярмарок. Запретом самих слов «станица» и «казак». И даже – запретом лампасов на шароварах. Всё казацкое решено было вытравить из обихода, а тех, кто не согласится, депортировать в центральные губернии. Рассеять как пыль!

Такова была установка так называемого Донбюро, руководящего органа, возглавляемого большевиком С.Сырцовым, убеждённым в том, что любой казак, даже бросивший воевать, в душе своей враг советской власти. А с врагом нечего миндальничать. Любое попустительство – преступно.

Знал, конечно, Лев Давыдович, зачем загонял импульсивного Миронова в белорусские леса – чтоб не мешал перекраивать казачью жизнь на большевистский манер. Точно рассчитал. Томился Миронов в Минске, а затем в Орше и Смоленске, не зная донских новостей, тосковал по оставленной Наде.

…Штаб армии переходит в Орщу, – записывал он в дневнике . – Досадно, ведь теперь Наде сложнее ехать сюда… Сегодня видел её во сне при скверных обстоятельствах. Как бы что не случилось?

…Как мне стало легко, когда сказал я себе и всему свету: «Надя моя жена!» Как я рад, что она не будет чувствовать себя одинокою в минуты, когда должна будет стать матерью нашего ребёнка…

…И как теперь досадно, обидно, что у меня нет карточки Нади!

…Сижу, подшиваю бумаги, а мысль бродит с Надею… Неожиданно вспомнил ночное нападение на хутор Роговской, когда она… шла через хутор… и уже свистели пули, трещали пулемёты…

…Вот письмо её: «Как мне тяжело без тебя! – пишет Надя. – Если можно, возьми меня к себе…» Мысль, останови свой полет и жди Надю!.. Милый сад – сказка!.. Садовник, присыпь дорожки песком, убери случайный сор, освежи цветы, поправь гряды. Идёт она – идёт милая, родная, единственная, Госпожа и хозяйка твоя!

Она ехала к нему в Смоленск повидаться – в переполненных поездах, в давке и ругани. Ехала долго, мучительно, с изматывающими остановками. На одной станции вышла на перрон, увидела чей-то встречный поезд из нескольких вагонов. Спросила: чей? А ей: «Да командарма Миронова». Кинулась туда – он! Глаза блестят, походка упругая. Ахнул: «Наденька, ты?!»

Да-да, вызвали в Москву, объяснил он. Новое назначение. Да ты-то как здесь? Что на Дону?

Ах, Филипп Кузьмич, скверно на Дону, шёпотом рассказывала ему Надя. Пока тебя держали в белорусских лесах, взбунтовались казаки, Деникин как с цепи сорвался – одну станицу за другой берёт. Конница Мамонтова у него впереди – нет ей удержу. Видно, Филипп Кузьмич, снова ты большевикам нужен.

Такой была эта нечаянная встреча, такую узнал Миронов правду о Доне. Но – не всю правду.

В уголовном деле подшит документ потрясающей силы – свидетельство очевидца, бывшего члена Казачьего Отдела ВЦИК М. Данилова.

Мне пришлось пережить тяжелое время в Донской области во время моей работы в Морозовском районе, – пишет, он. – Население переживало невероятный кошмарно кровавый период… истребления казачества. Это была «резолюция» членов ревкома станицы Морозовской под председательством некоего Богославского и членов ревкома Трунина, Капустина, Толмачева, Лысенко и других…

Прерву на минуту: М. Данилов не уточняет, на какой основе появилась «резолюция». А ведь вначале пришло из Москвы циркулярное письмо – секретная директива, подписанная Свердловым, о массовом терроре против казаков. Предписывалось истреблять поголовно всех богатых казаков только за то, что они богаты.