Звук и ярость - Уильям Фолкнер

– Мне приходится им потакать, – сказала миссис Компсон. – Ведь я целиком от них завишу. У меня ведь совсем нет сил. Если бы я была покрепче. Если бы я могла делать всю домашнюю работу сама и хотя бы так облегчить твое бремя.

– И жили бы мы в хорошем хлеву, – сказал Джейсон. – Поживей, Дилси! – крикнул он.

– Я знаю, ты на меня сердишься, – сказала миссис Компсон. – За то, что я позволила им пойти сегодня в церковь.

– Куда пойти? – сказал Джейсон. – Разве этот проклятый цирк еще не уехал?

– В церковь, – сказала миссис Компсон. – У негров нынче торжественная пасхальная служба. Я две недели назад обещала Дилси, что отпущу их.

– Другими словами, мы будем есть холодный обед, – сказал Джейсон. – Или вовсе останемся без обеда.

– Я знаю, это моя вина, – сказала миссис Компсон. – Я знаю, ты на меня сердишься.

– За что? – сказал Джейсон. – Ты же Христа не воскрешала, верно?

Они слышали, как Дилси одолела последнюю ступеньку, слышали ее медленные шаги у себя над головой.

– Квентин, – сказала она. Когда она позвала в первый раз, Джейсон положил нож и вилку, и они с матерью замерли друг против друга над разделяющим их столом в одинаковой позе: один – холодный и хитрый, с плотной шапкой каштановых волос, которые курчавились двумя упрямыми рожками по сторонам лба, точно у буфетчика на карикатуре, и карими, точно два камешка глазами, с радужной оболочкой в темном кольце, другая – холодная и сварливая, с совершенно белыми волосами и с глазами опухшими, обиженными и такими темными, что невозможно было отличить зрачок от радужной оболочки.

– Квентин, – сказала Дилси. – Вставай, деточка. Они тебя завтракать ждут.

– Я не понимаю, как твое окно могло разбиться, – сказала миссис Компсон. – Ты уверен, что это случилось вчера? Ведь до сих пор погода стояла теплая, и оно могло быть давно разбито. И верхняя часть закрыта шторой.

– Я тебе уже в последний раз повторял, что это случилось вчера, – сказал Джейсон. – Я что, по-твоему, не знаю комнаты, в которой живу? Я что, по-твоему, прожил бы неделю с дырой в окне, в которую руку просунуть можно… – Его голос оборвался, замер, и он уставился на мать глазами, на мгновение совсем пустыми. Словно его глаза сдерживали дыхание, пока мать смотрела на него, повернув к нему дряблое лицо, сварливое, нескончаемое, ясновидящее и все-таки тупое. И пока они сидели так, Дилси сказала:

– Квентин. Не шути надо мной, деточка. Иди завтракать, деточка. Они тебя ждут.

– Я этого не понимаю, – сказала миссис Компсон. – Словно кто-то пытался проникнуть в дом… – Джейсон вскочил. Его стул с грохотом опрокинулся на пол. – Что… – сказала миссис Компсон, недоуменно глядя, как он пронесся мимо нее и, прыгая через ступеньки вверх по лестнице, столкнулся с Дилси. Его лицо было теперь в тени, и Дилси сказала:

– Она надулась. Твоя мамаша не отперла… – Но Джейсон пробежал мимо нее и дальше по коридору к двери. Он не стал окликать Квентин. Он ухватился за ручку и дернул ее, потом замер, держась за ручку и наклонив голову, словно прислушивался к чему-то, что было гораздо дальше, чем трехмерная комната за дверью, и что он уже слышал. Его поза была позой человека, который делает вид, будто прислушивается, чтобы заслонить от себя то, что он уже слышит. У него за спиной миссис Компсон поднималась по лестнице, выкликая его имя. Потом она увидела Дилси и перестала звать его и вместо этого начала звать Дилси.

– Говорю ж тебе, что она еще не отперла двери-то, – сказала Дилси.

Когда она заговорила, он повернулся и побежал к ней, но его голос был спокоен и деловит.

– Она ключ с собой носит? – сказал он. – То есть он сейчас при ней или ей надо будет…

– Дилси, – сказала миссис Компсон на лестнице.

– Кто он-то? – сказала Дилси. – Перестал бы ты…

– Ключ, – сказал Джейсон. – От этой комнаты. Она его все время с собой носит? Мать? – Тут он увидел миссис Компсон и сбежал к ней по ступенькам. – Дай мне ключ, – сказал он. И начал ощупывать карманы ее порыжелой черной кофты. Она сопротивлялась.

– Джейсон, – сказала она. – Джейсон! Или вы с Дилси хотите, чтобы я опять слегла? – сказала она, пытаясь оттолкнуть его. – Неужели вы не можете хоть в воскресенье дать мне немножко покоя?

– Ключ, – сказал Джейсон, ощупывая ее. – Дай его. – Он оглянулся на дверь, точно ожидая, что она распахнется прежде, чем он успеет добежать до нее с ключом, которого у него еще не было.

– Дилси, кому я говорю! – сказала миссис Компсон, обеими руками стягивая кофту на груди.

– Дай мне ключ, старая дура! – внезапно закричал Джейсон. Из ее кармана он вытащил огромную связку ржавых ключей на железном кольце, с какими расхаживали средневековые тюремщики, и побежал назад по коридору. Обе старухи пошли за ним.

– Джейсон, кому я говорю! – сказала миссис Компсон. – Он ведь не разберет, который из них, – сказала она. – Ты знаешь, Дилси, что я никому не позволяю брать мои ключи, – сказала она. И начала стенать.

– Тише, – сказала Дилси. – Он ей ничего не сделает. Я не дам.

– Но в воскресное утро, в моем собственном доме, – сказала миссис Компсон. – Когда я так старалась растить их добрыми христианами. Дай я найду этот ключ, Джейсон, – сказала она. И положила руку ему на локоть. Потом она начала отнимать у него связку, но он отшвырнул ее, дернув рукой, и поглядел на нее холодными затравленными глазами, а потом снова взялся за дверь и непослушные ключи.

– Тише, – сказала Дилси. – Джейсон, кому я говорю.

– Произошло что-то ужасное, – сказала миссис Компсон, снова стеная. – Я знаю, знаю, Джейсон, кому я говорю, – сказала она, снова вцепляясь в него. – Он даже не позволяет мне найти ключ к комнате в моем собственном доме!

– Ну, ну, – сказала Дилси. – Что может случиться? Я же тут. Я ему не позволю ее и пальцем тронуть. Квентин, – сказала она, повышая голос, – не бойся, деточка! Я тут.

Дверь открылась, распахнувшись внутрь. Он секунду стоял на пороге, заслоняя комнату, потом отступил в сторону.

– Входите, – сказал он сиплым, невесомым голосом.

Они вошли. Эта комната не была комнатой молодой девушки, эта комната не была чьей-то комнатой, и слабый запах дешевой косметики, и несколько женских вещиц, и другие свидетельства неумелых и безнадежных попыток придать ей женственность только усугубляли ее безликость, придавая ей ту мертвенную и стереотипную временность, которая присуща комнатам в домах тайных свиданий. Постель не была смята. На полу валялось грязное розовое трико из дешевого шелка, чуть-чуть слишком розовое, из полуоткрытого ящика комода свисал чулок. Окно было открыто. За ним совсем рядом с домом росла груша. Она цвела, и ветки царапались и шуршали о дом, и сложенный из тысяч капель воздух врывался в окно, принося в комнату тоскливый запах ее цветов.

– Ну вот, – сказала Дилси. – Разве ж я вам не говорила, что с ней все хорошо?