Бродяга: Побег - Заур Зугумов

Жалости, конечно, от таких извергов ждать не приходилось, но иногда была и она, было порой и какое-то понимание вопроса, из-за которого и возникал конфликт между людьми с разными понятиями и жизненными критериями.

А здесь я впервые в жизни столкнулся с тем, что это подобие человека был на работе, так же как и любой из нормальных людей, например, стоял у станка или у операционного стола. Но профессия этого «работяги» была — палач!

Ноль эмоций, жалости, сострадания. «Что поделать, работа такая», — наверное, ответил бы он, если бы у него спросили, как он может быть таким бесчеловечным? Но он будет далеко не последним подобного рода субъектом, который встретится мне еще в самом ближайшем будущем.

— Ну что, уже очнулся? — спросил он, когда увидел, что я очнулся. — Хорошо, молодец, сейчас начальник позову, он с тобой говорить будет. Будешь хороший, больше боль делать не буду, будешь плохой, еще хуже, очень больно будет!

Я молча взирал на этого дегенерата и чуть было вновь не потерял сознание от злости и беспомощности. Полагаю, что, обладай он хоть геркулесовой силой, но если бы в этот момент у меня были развязаны руки, я бы, без сомнений, перегрыз ему глотку, именно перегрыз — и никак иначе.

Но все было еще впереди, подумал я. Мысль о таком способе мести мне уже доставила некоторое удовольствие.

Я по-прежнему лежал со связанными руками на полу, в луже воды, молча ожидая того, что произойдет дальше. Допив свой чай, палач (будем называть вещи своими именами) встал и не спеша вышел из помещения, оставив меня без присмотра на полу, но уже в следующую минуту вернулся, и не один. С ним вместе зашел следователь Доля.

Увидев меня в таком виде, он нисколько не удивился, что говорило о его компетенции в следственной работе, попросил палача посадить меня на стул, что тот и сделал, подняв меня с пола, как будто я был поломанной игрушкой.

— Руки развязать? — спросил палач у следователя.

— Не стоит пока, — поймав яростный блеск в моих глазах, без колебаний ответил тот.

— Ну хорошо, вы говорите, а я пойду, один человек видеть надо, хороший будет взбучка делать, если он говорить не будет.

Промычав какой-то бред, эта мразь вышел из кабинета. Но приблизительно через час я понял, что речь его, к сожалению, бредом не была. Просто он не мог хорошо по-русски выражать свои дикие мысли.

— В чем меня обвиняют? — спросил я у следователя, как только дверь закрылась за палачом.

— Я не уполномочен отвечать на какие-либо ваши вопросы, Зугумов, да к тому же вопросы здесь буду задавать я, а не вы, — ответил он, не отрываясь от протокола допроса, который начал сразу заполнять, войдя в кабинет, и даже не поднимая головы.

Ну что ж, позиция мусора, да и его нутро, были мне уже относительно ясны, я понял их по его ответу. Напротив меня сидел следователь-служака, человек по натуре беспринципный и, как только что стало видно, несколько трусоватый, для которого формуляры и протоколы были намного ценнее и выше человеческой жизни. О чем с ним было говорить далее?

Такой сорт следователей мне доводилось встречать в жизни, поэтому я решил, как частенько бывало в таких случаях, ждать, ждать и надеяться.

Молча ожидая, когда он закончит свою писанину, я несколько неожиданно для себя призадумался, а зачем мне вообще нужно сейчас бороться за жизнь, зачем она мне?

Передо мной мысленно, будто на экране, проплыли похороны матери, заплаканные лица моих маленьких дочерей и особенно последний, неожиданный момент разлуки со старшей дочерью Сабиной.

Но этот миг, когда я почти опустил руки, был всего лишь мгновением, уже в следующую минуту, встрепенувшись, я готов был к схватке вновь, даже не зная ее действительной подоплеки.

Наконец он оторвался от протокола допроса и спросил меня без обиняков, будто обухом ударив по голове:

— Где машина, Зугумов? Где вы закопали труп?

Если до этого я был в нокауте, лежа на полу, то теперь я находился в состоянии легкого нокдауна, сидя на стуле.

— Какая машина? Какой труп? — вскочив со стула, начал я орать на него, не выдержав такой наглости. Тут я мгновенно понял, какое дело мне собираются шить мусора. — Вы что, с ума все посходили? Везете меня за тридевять земель из дома, где я нахожусь в глубоком трауре, чтобы пытать, как фашисты, а потом еще и задаете такие идиотские вопросы?

— Это не идиотские вопросы, Зугумов, это вопросы, на которые я советую вам отвечать, иначе вас ждут не то что большие неприятности, вас ждет нечто большее, — ответил мне следователь Доля безо всяких эмоций, спокойно и деловито.

Этот тон меня немного охладил.

— Ну хорошо, — продолжил я уже спокойней, — как я могу отвечать на вопросы, значения которых не знаю и не понимаю?

— Послушайте, Зугумов, меня абсолютно не интересует ваша позиция в этом вопросе. Я знаю, что вы бывалый уголовник и законы уголовного кодекса знаете не понаслышке. Я следователь, и меня в данный момент интересуют только факты и конкретика — «да» и «нет». Думаю, вы меня поняли?

— Куда понятней, — ответил я ему, — я вас уже давно понял и мой ответ: нет, нет и еще раз нет.

— В таком случае мне жаль вас, Зугумов, — вы даже не понимаете, куда попали и что вас ожидает впереди. Ведь это не Дагестан, и в скором времени нас, работников прокуратуры и уголовного розыска республики, здесь не будет, а разницу в методах допросов и дознания вы почувствуете уже в самое ближайшее время, если еще не почувствовали.

В этот момент взгляд его прошелся по «инструментам дознания», которые так и лежали на столе, а затем вновь вернулся ко мне, но уже с некоторой долей жалостливой ухмылки. Мне даже показалось, что его передернуло несколько раз.

— Поверьте мне, Зугумов, — продолжал он после небольшой паузы, — я некоторое время работал здесь.

Как бы парадоксально это ни звучало, но он говорил правду, а смысл его слов я понял немного позже. Дописав наконец последнюю строчку протокола допроса, он спросил у меня, скорей для формальности, чем для самого протокола, буду ли я расписываться и, не дождавшись ответа, хоть его и не последовало вообще, написал: «От подписи отказался», затем, еще раз взглянув на меня и ничего больше не сказав, молча вышел, оставив дверь открытой.

Не прошло и минуты, как в кабинет вновь вошел палач с улыбкой дьявола на лице и с ведром воды. Тут я понял, хоть ведро и было полным до краев, что сейчас, скорее всего, и начнутся сбываться слова следователя. К сожалению, я вновь не ошибся. Обладай я еще некоторое время подобного рода проницательностью, и мне в пору было бы заказывать себе деревянный макинтош или, на худой конец, колпак звездочета.

Я по-прежнему сидел на стуле со связанными сзади руками, безмолвно взирая на действия этого садиста. И когда он подошел ко мне, я уже, как бы по инерции, сжался в комок, но все равно не успел увернуться от резкого удара шлангом по голове, который он с удивительной ловкостью выхватил из ведра.