Ферма трупов - Патрисия Корнуэлл

— Пожалуй, тебе не стоит сейчас отправляться в Блэк-Маунтин.

— Мне нужно.

— Зачем?

— Необходимо поднять медицинскую карту и другие документы Эмили Стайнер и все тщательно просмотреть. Ты сможешь установить все прежние адреса Денизы? Еще мне нужны данные по ее детям, мужьям, братьям, сестрам. Возможно, были и другие смерти, и понадобятся новые эксгумации.

— У тебя есть какие-то предположения?

— Во-первых, держу пари, обнаружится, что никакой больной сестры в Мэриленде у нее нет. Дениза уезжала из города с одной целью — столкнуть с дороги мою машину в надежде, что Люси погибнет.

Уэсли не произнес ни слова в ответ. Его уклончивость мне не понравилась. Я и сама боялась произнести вслух то, что было у меня на уме, но и молчать я тоже не могла.

— Данных, подтверждающих СВДС у ее первого ребенка, до сих пор так и не удалось обнаружить. Отделение регистрации в Калифорнии не может найти никаких записей. Думаю, ребенка просто не существовало, и это вполне укладывается в общий шаблон.

— Какой шаблон?

— Бентон, — сказала я, — неизвестно, не была ли убийцей Эмили сама Дениза Стайнер.

Он втянул в себя воздух.

— Ты права. Наверняка мы не знаем. Доказательств обратного у нас нет.

— Вспомни, что говорил Мот на совещании о болезненности Эмили.

— К чему ты ведешь?

— Делегированный синдром Мюнхгаузена.

— Кей, никто не захочет тебя слушать. Мне и самому не хочется верить в это.

Поверить в такое действительно трудно. Страдающие делегированным синдромом Мюнхгаузена — как правило, женщины — втайне и с большой изобретательностью истязают тех, кто находится в полной от них зависимости, обычно собственных детей. Они наносят им раны и ломают им кости, травят или душат их едва не до смерти. Затем, мотаясь по кабинетам врачей и палатам «Скорой помощи», они рассказывают слезливые байки о том, что случилось с их малышом, и все так сочувствуют материнскому горю, все так внимательны к ним. Эти женщины умело вводят медиков в заблуждение, манипулируя ими, а ребенок в итоге может погибнуть.

— Только представь, сколько всеобщего внимания получила миссис Стайнер из-за убийства ее дочери, — сказала я.

— Я не спорю. Но как синдром Мюнхгаузена объясняет смерть Фергюсона и вероятную подоплеку аварии Люси?

— Женщина, которая способна совершить такое с собственной дочерью, не остановится ни перед чем. Кроме того, возможно, у нее просто закончились живые родственники. Я очень удивлюсь, если окажется, что ее муж действительно умер от сердечного приступа. Вероятно, она убила и его, каким-нибудь хитрым способом, скрытно, исподтишка. Такие женщины — патологические лгуньи. А угрызения совести им просто неведомы.

— Но то, о чем ты говоришь, не может быть объяснено только синдромом Мюнхгаузена. Речь идет уже о серийных убийствах.

— Бентон, как тебе известно, все подобные случаи единственны в своем роде, поскольку касаются разных людей. Женщины — серийные убийцы часто выбирают своими мишенями мужей, родственников, других близких. В отличие от мужчин они не насилуют жертву и не накидывают ей на шею удавку. Они предпочитают подсыпать яду или придушить подушкой того, кто беззащитен в силу слишком юного либо пожилого возраста или каких-то других обстоятельств. Женщины отличаются от мужчин, поэтому и фантазии у них другие.

— Тебе никто не поверит, — повторил Уэсли. — Даже если ты права, доказать это будет чертовски сложно.

— Такие дела всегда сложно доказывать.

— Думаешь, стоит поделиться твоими предположениями с Марино?

— Ну уж нет. Миссис Стайнер ни в коем случае не должна узнать о наших догадках. Мне нужны от нее ответы на некоторые вопросы. Нельзя, чтобы она затаилась и не шла на контакт.

— Согласен, — произнес он. Я чувствовала, как тяжело дались ему следующие слова: — Ты права, Марино больше не может заниматься этим делом. Он как минимум имеет личную заинтересованность по отношению к потенциальной подозреваемой. Вполне возможно, он спит с убийцей.

— Как и тот, кто расследовал дело до него, — напомнила я.

Он не ответил. Мы оба знали, что больше всего заставляет нас бояться за Марино. Отпечаток пальца миссис Стайнер остался на трусиках, надетых на Максе Фергюсоне в момент смерти. Дениза вполне могла предложить полицейскому необычную сексуальную забаву, а потом выбить стул у него из-под ног.

— Кей, мне даже думать не хочется о том, чтобы ты и дальше продолжала раскапывать это дело, — сказал он.

— Все сложности из-за того, что мы так близко знаем друг друга, — ответила я. — Я тоже предпочла бы, чтобы ты оставался в стороне.

— Я — другое дело, но ты женщина и не агент ФБР, а медик. Если ты права относительно Денизы Стайнер, твои действия будут ее провоцировать. Она обязательно попробует втянуть тебя в свою игру.

— Она уже это сделала.

— Значит, постарается сделать ваш контакт теснее.

— Очень надеюсь. — Меня снова охватила ярость.

— Хочу увидеть тебя, — шепнул Бентон.

— Мы увидимся, — пообещала я. — Скоро.

Центр изучения посмертных процессов при Университете Теннесси, сколько я помню, все всегда называли проще — Фермой трупов. При этом мои коллеги не подразумевали чего-то неуважительного. Никто не относится к мертвым с таким почтением, как те, кто работает с ними и слышит их беззвучные рассказы. Но цель работы исследователей — помогать живым.

Именно поэтому более двадцати лет назад группа ученых создала Ферму, чтобы прийти к более точному определению времени смерти по состоянию останков. Здесь, на поросшей лесом территории в несколько акров, всегда, в любой день находились десятки тел той или иной степени разложения. На протяжении многих лет я периодически приезжала сюда в связи с различными исследованиями и, хотя так и не стала профессионалом, все же здорово в этом продвинулась.

Ферма находилась в ведении кафедры антропологии, которую возглавлял доктор Лайалл Медиум. Помещение кафедры располагалось, как ни странно, в цокольном этаже стадиона. В четверть девятого мы с Кацем, спустившись по лестнице, миновали лаборатории по изучению раковинных куч и приматов Нового Света и стенды с чучелами игрунок и мармозеток. Далее шли какие-то загадочные двери с римскими цифрами, увешанные забавными карикатурами и изречениями.

Доктор Медиум сидел за столом, поглощенный осмотром обугленных фрагментов человеческих костей.

— Доброе утро, — поздоровалась я.

— Доброе утро, Кей, — ответил он, рассеянно улыбнувшись.

Его имя подходило ему как нельзя лучше — и не только из-за того, что по иронии судьбы прекрасно характеризовало его профессию. Он действительно общался с призраками покойных, исследуя их бренные останки, и они, месяцами оставаясь непогребенными, открывали ему свои тайны. Но при этом и сам Лайалл, на редкость непритязательный, замкнутый и кроткий, казался немного не от мира сего. Седой, коротко стриженный, с добрым озабоченным лицом, он смотрелся каким-то древним духом, как будто ему сравнялось не шестьдесят лет от роду, а по меньшей мере век. Высокорослый, кряжистый, с обветренной кожей, он, все по той же иронии судьбы, и впрямь походил на фермера. Иногда я получала от него матерчатые держатели для черепов, которые его мать, жившая в доме престарелых, делала из лоскутков. С виду они напоминали большие раскрашенные пончики, но для работы подходили прекрасно — череп, чей бы мозг он прежде ни содержал, превращается после смерти в неудобный предмет, так и норовящий скатиться со стола.