Взлет и падение «красного Бонапарта». Трагическая судьба маршала Тухачевского - Елена Прудникова

Но теперь, в 1936 году, Енукидзе почему-то глухо саботировал сталинскую реформу избирательной системы. Саботаж был мелкий, но эффективный. Например, в подготовительном документе он, соглашаясь с равным представительством для городского и сельского населения (до того существовала дискриминация крестьянства), настаивал на том, чтобы выборы были открытыми, а не тайными, как хотел Сталин. Или предлагал вынести проект изменений на обсуждение не Политбюро, а Пленума ЦК. Между тем если в Политбюро к тому времени было единство, то на Пленуме существовали самые разные подводные течения, и еще неизвестно, что из этого могло выйти.

А Сталин хотел – и реализовал – очень интересные вещи. Например, замену многоступенчатых выборов прямыми, выборов с неравным представительством – равными для всех классов населения, открытых – тайными, то есть не поддающимися контролю. Это была в чистом виде столь презираемая коммунистами «буржуазная демократия», причем по тому времени самая демократичная в мире. И новую Конституцию следовало принять до конца 1936 года, до новых выборов в Советы.

Сейчас, зная уже все, что будет потом, становится ясно: это был первый шаг к тому, чтобы передать власть от партии к государственным структурам. Енукидзе знать этого тогда еще не мог, но угрозу глухо чуял и сопротивлялся отчаянно. Возможно, кстати, именно в этом причина его отстранения от государственных дел, а вовсе не в том, что Сталин считал его, вопреки данным следствия, мотором «кремлевского дела» – чекистам он тогда еще доверял…

Но это далеко не все. «Ленинцев», сторонников классового подхода и мировой революции, ждало куда большее потрясение, когда они поняли, что правительство намерено вернуть избирательные права всем, кто до тех пор был их лишен по классовому признаку. И потрясение неизмеримо большее, когда 28 января 1935 г., на открытии VII съезда Советов, Молотов впервые, пока что мягко и обтекаемо, заговорил о сотрудничестве двух систем – капиталистической и социалистической, тем самым во всеуслышание объявив, что СССР больше не держит курс на мировую революцию.

…На Западе происходящее на съезде Советов произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Политическая реформа в СССР, изменение внешней политики – это была сенсация из сенсаций. А какой отклик вызвали демократические изменения внутри страны? Делегаты съезда, люди, в большинстве своем достаточно простые, едва ли оценили новшество – преобразования увенчались успехом, коллективизация завершена, индустриализация идет полным ходом, социализм построили, так что ничего удивительного, что и выборы могут теперь проходить по-другому. Едва ли среди них было много людей, настолько искушенных в политике, чтобы понимать, что означают предложения Сталина, не надо так уж переоценивать интеллектуальный уровень тогдашних партийцев. Многие так ничего и не поняли до самого конца.

…Не дожидаясь разработки и принятия новой Конституции, Сталин продолжал лепить из Советского Союза правовое государство. Прокурором СССР был в то время А. Я. Вышинский – еще один человек, оклеветанный нашей историей. Бывший меньшевик, старый знакомый Сталина еще по революционной работе в Закавказье, высокопрофессиональный юрист, никогда, несмотря на меньшевистское прошлое, не подвергавшийся никаким преследованиям, он всерьез взялся за наведение порядка в советской юстиции, сохранившей еще очень много от «революционной законности». Начал с мелочей – с пересмотра результатов «очистки Ленинграда от социально чуждых элементов», имевшей место быть после убийства Кирова. К тому времени в прокуратуру поступило 2237 жалоб, все они были проверены, 264 (14 %) удовлетворены.

Но это оказалось только началом. 17 июня был утвержден разработанный Вышинским закон о порядке производства арестов. В очередной раз повторив, что органы НКВД могут это делать лишь с санкции прокурора, ввели новую норму: для ареста советских работников и работников промышленности, врачей, профессоров вузов, агрономов требовалось еще и согласие соответствующего наркома. А теперь давайте попробуем напрячь мозг и подумать: ну и зачем Сталину, в преддверии «большой чистки», укреплять законность? Куда легче проскочить ее на инерции старого, «революционного» подхода, а уж потом заняться юриспруденцией. Но это делается летом 1935-го!

Потихоньку, явочным порядком стали снимать судимости с ранее осужденных – нет, не с оппозиционеров, отнюдь! На оппозиции свет клином тогда еще не сошелся, это Хрущев его на этой теме в клин согнал. Судимость снимали, например, с колхозников, осужденных по печально известному «закону о трех колосках». А всего за 7 месяцев полноправными гражданами страны стали более 750 тысяч человек. Это была финальная точка в рапорте о завершении коллективизации.

Не забыли и армию, сделав шаг, который должен был обеспечить лояльность большинства офицеров, – ввели персональные воинские звания. Что это такое? Раньше основной была должность: если ты командуешь батальоном, то ты комбат. А завтра тебя переведут командовать ротой – и ты будешь комроты. Новая же воинская иерархия привязывалась к людям, а не к должностям в военной машине. Говоря по-простому, если ты, например, капитан, то, чем бы ты ни командовал – взводом, ротой, батальоном, – ты так и останешься капитаном, более того, в свой срок тебя произведут в майоры. Надо ли объяснять, что значит для военного тот факт, что государство признает его персональную ценность, а не видит в нем всего лишь винтик громадного механизма?

Новые звания по названиям совпадали с теми, которые были приняты в армиях других стран – лейтенант, старший лейтенант, капитан, майор, полковник. Пока не решились лишь вернуть в армию слово «генерал» – это произошло позже. Военные, выполнявшие в РККА генеральскую работу, назывались: комбриг, комдив, комкор, командарм 2-го ранга и командарм 1-го ранга. Пять человек получили высшие – маршальские – звания: нарком обороны Ворошилов, командующий ОКДВА[38] Блюхер, инспектор кавалерии Буденный, начальник Генерального штаба Егоров, заместитель наркома обороны Тухачевский.

Потихоньку, явочным порядком, вводились и другие новшества. В самом конце 1935 года были разработаны, например, новые правила приема в вузы – ликвидировались ограничения, связанные с происхождением.

Экономическая реформа тоже дала первые плоды – с осени 1935 года стали постепенно отменять карточки. Это уже было серьезно. Сытый народ гораздо труднее поднять на борьбу во имя какой бы то ни было идеи – можно, но очень трудно. В качестве маленького приятного подарка населению вернули новогоднюю елку.

И уже совершеннейшим плевком в лицо всей «ленинской гвардии» стало запрещение в ноябре 1936 года комической оперы «Богатыри» на музыку Бородина, но по новому либретто, написанному Демьяном Бедным. Одним из мотивов запрещения было то, что спектакль «дает антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа». Ильич «русский великодержавный шовинизм», как он называл патриотизм, ненавидел люто, а уж религию…

Нет ни малейшего сомнения, что этот процесс не был спонтанным, внезапным. Судя по методике, по подбору кадров, видно: в стране шла планомерная, продуманная, организованная контрреволюция.