Жить и сгореть в Калифорнии - Дон Уинслоу

— Заткнись, Джек.

— И тебе не нужно ясности, нужна туманная картина, где тут и там всплывает фамилия Вэйла, и ты боишься, что мои доказательства попортят тебе всю коммерцию и лишат тебя лавров?

— ОСР не занимается этим делом.

— Брось!

— Я ничего такого тебе не говорила и вообще с тобой не разговаривала.

Голосом, каким зачитывают приговор.

— И по претензии заплатишь!

— Я устал от того, что чуть ли не каждая собака здесь требует от меня выплаты по этой претензии! — орет Джек. — Агентство, Отдел андеррайтинга, а теперь еще и ОСР! Что происходит? Да кто он такой, этот Вэйл? Король, вице-губернатор?

— Заплати, и точка!

— Была убита женщина!

— Здесь вещи посерьезнее замешаны.

Джек, оторопев, глядит на нее во все глаза.

— Ты с ума сошла! — говорит он.

— Если ты вынудишь нас…

— Совсем рехнулась!

— Если ты вынудишь нас отобрать у тебя это дело и самим разбираться с ним, — говорит Хансен, — то я тебе обещаю очень большие неприятности. Твоя и без того не слишком впечатляющая карьера резко покатится вниз и быстро придет к своему финалу.

Она и не на такое способна, думает Джек. Все, что ей для этого требуется, это признание какого-нибудь подрядчика, что он дал мне взятку; одно только слово — и я сижу в глубокой заднице. Она это может сделать и сделает, потому что она тот еще крепкий орешек, эта Сандра Хансен. Стоит перед ним в своем строгом белом костюме, и шапка светлых волос, как шалаш, на ее голове. Ей лет тридцать пять, а она уже исполняющая обязанности заведующей. Ее карьерный взлет стремителен, как выстрел, а я стою у нее на пути.

— Подумай об этом, Джек, — говорит она.

— А ты не лезь в мое дело, Сандра.

Хансен решает сделать еще один заход:

— Давай будем действовать сообща, в одной упряжке, Джек.

— Что еще за упряжка?

— Ты хочешь горбатиться в претензиях всю свою жизнь? — спрашивает Сандра. — С твоим послужным списком ты можешь работать в ОСР. В конце года Мэйхью выходит на пенсию, появится вакансия.

— Ты предлагаешь мне сделку, Сандра?

— Называй как хочешь.

— Но я в сделки не вступаю.

От этих слов Хансен впадает в ярость.

— Ты либо с нами, — бросает она, — либо против нас!

Джек кладет руки ей на плечи. Заглядывает в глаза.

— Если ты хочешь, чтобы я заплатил по этому иску, — говорит он, — значит, я против тебя.

И, выпустив ее плечи, уходит.

— Это плохо кончится для тебя, Джек! — бросает она ему вслед. — Очень плохо кончится!

Но Джек не замедляет шага и, отмахнувшись от нее, уходит.

Заставляя Сандру Хансен размышлять о том, какой безмозглый болван этот Джек Уэйд. Доской для сёрфинга его стукнуло, что ли, голову ушибло разок-другой, что он кретином сделался?

И теперь ей ничего не остается, как, нагадив ему, его уничтожить.

Три года.

Три года и бог знает сколько денег угрохала она на длительное и постепенное распутывание дела об организованной русской преступности, и она не допустит, чтоб какой-нибудь упрямец, мелкая сошка из Отдела исковых претензий, спустил в унитаз все, ею наработанное.

Есть ли там убитая женщина или нет.

Конечно, ей это неприятно.

Страшно подумать, что Вэйлу сойдет с рук убийство жены. Но ничего не поделаешь.

Памела.

Самое большое разногласие Ники с матерью, нарушение ее предписаний. И нарушение того, что предписывал старый Закон, но Ники провозгласил новый закон, согласно которому члены организации стали жениться.

Но не на калифорнийках — на русских женщинах.

Носительницах той же культуры и языка, обычно связанных родственными узами с членами мафии. Выходя замуж, эти женщины, понимая, что к чему, не препятствовали связям мужей с бандой, наоборот — связи эти становились еще теснее, так как, если мужчина внезапно обнаруживал желание в чем-то преступить Закон и выступить против собратьев, оставшиеся в России родные могли стать заложниками.

Но к женам-американкам, калифорнийским девушкам, все это не относится.

Такие женщины не знают требований Закона, они задают вопросы, предъявляют претензии, не умеют держать язык за зубами; они носят в себе недовольство и, когда оно достигает критической точки, подают на развод.

«Женись на русской», — говорит ему Даня, не раз и не два увидев его под ручку с Памелой.

— Я хочу детей, — спорит Ники.

— Так пусть это будут русские дети, — советует Даня. И раскрывает перед ним страницы сводного каталога русских девушек, желающих выйти замуж в Америке. — Выбирай! Выбирай любую — и дело в шляпе. Здесь есть такие, что просто загляденье.

Это правда, ничего не скажешь. Некоторые из них просто красавицы, настоящие русские красавицы. Но в этом-то и загвоздка — не желает Ники русскую жену. Он хочет американку, и не крепить связь с прошлым он желает, а разорвать эту связь.

А они этого не понимают.

Мать, та понимает.

Она смотрит в корень.

— Это пощечина мне, — говорит она.

— Ничего подобного.

— Ты же русский!

— Я американец.

Ники Вэйл.

Ловкий фокус, метаморфоза протяженностью всего лишь в одно поколение, но чтобы это стало реальностью, Ники должен родиться заново. И иметь детей.

Американских детей.

А кроме всего прочего, должен иметь ее. Она сводит его с ума. Нарочно надевает такие платья, чтобы дразнить его. С глубоким декольте, обнажающим часть белых грудей, платья короткие, в которых так хорошо обрисовываются бедра. Она душится такими духами, что у него возникает желание, едва она входит в комнату. Целует его своими полными теплыми губами, проникает ему в рот языком, и этот ее язык словно обжигает ему все внутри, а она вдруг отстраняется, и ее улыбка говорит ему, что она понимает все то, что он сейчас чувствует, и смеется над ним.

А как она жмется к нему! Прижимается грудью к его плечу, спине или, еще того хуже, а может, лучше — нет, хуже, прижимается бедрами к его промежности со словами: «Ой, детка, как бы мне хотелось…»

— Так давай! — говорит он.

— Нет. — Она хмурится, а затем — жалобно и чуть надув губки — произносит: — Это против моих правил.

Она опять жмется к нему всем телом, вздыхает, дует губки и отступает. Иногда даже щиплет себя через платье, глядя на него печальными глазами, и он понимает ее тактику. Понимает, что она мастерски провоцирует его, понимает, но устоять не может.