Дзен и искусство ухода за мотоциклом: исследование о ценностях - Роберт М. Пирсиг

которая заявляла: «то, что тебе угодно,» — не важно, поскольку составлено из иррациональных эмоций в тебе самом. Он долго изучал этот аргумент, а затем разрезал его на две меньшие группы, которые назвал научным материализмом и классическим формализмом. Этих двоих можно часто найти объединенными в одном и том же лице, но логически они раздельны.

Научный материализм, более обычный среди мирских последователей науки, чем среди самих ученых, утверждает: то, что состоит из материи или энергии и может быть измерено инструментами науки, реально. Все остальное — нереально или, по меньшей мере, не важно. «То, что тебе угодно,» — не может быть измерено и, следовательно, нереально. «То, что тебе угодно,» может быть фактом или галлюцинацией. Угодность не различает между этими двумя. Вся цель научного метода состоит в том, чтобы действительно различать фальшивое и истинное в природе, исключать субъективные, нереальные, воображаемые элементы из чьей-либо работы, добиваться объективной, истинной картины реальности. Когда он сказал, что Качество — субъективно, они просто услышали, что Качество — воображаемо, и, следовательно, при любом серьезном рассмотрении реальности его можно игнорировать.

С другой стороны, существует классический формализм, который настаивает, что не понятое интеллектом, не понято вообще. Качество в этом случае не важно, поскольку оно — эмоциональное понимание и не сопровождается интеллектуальными элементами разума.

Из этих двух основных источников эпитета «просто», как чувствовал Федр, первый — научный материализм — гораздо легче подвергнуть разрезанию на ленточки. Из своего предыдущего образования он знал, что это наивная наука. Вначале он взялся за него, пользуясь reductio ad absurdum. Эта форма аргументации покоится на истине, что если неизбежные выводы из набора посылок абсурдны, то логически следует, что, по меньшей мере, одна из посылок, производящих их, абсурдна. Давайте рассмотрим, сказал он, что следует из посылки, что любое, не состоящее из массы-энергии, не реально или не важно.

В качестве стартера он использовал число ноль. Ноль, первоначально индуистское число, ввели на Западе арабы в Средние Века. Древние греки и римляне его не знали. Как такое могло произойти? — спросил он. Что, природа так искусно спрятала ноль, что все греки и все римляне — миллионы греков и римлян — не могли его отыскать? Обычно думают, что ноль — вот он, перед носом, все его могут увидеть. Он показал абсурдность попыток вывести ноль из любой формы массы-энергии, а потом спросил — риторически: означает ли это, что число ноль «ненаучно»? Если так, то означает ли это, что цифровые компьютеры, функционирующие исключительно в терминах единиц и нолей, следует для научной работы ограничить функционированием в терминах одних лишь единиц? Абсурдность этого заявления можно обнаружить без всяких хлопот.

Затем он перешел к другим научным представлениям, беря их одно за другим и показывая, что они не имеют возможности существовать независимо от субъективного рассмотрения. Он закончил законом тяготения, как в том примере, который я привел Джону, Сильвии и Крису в первый вечер нашего путешествия. Если исключить субъективность как не имеющую значения, сказал он, то вместе с ней придется исключать и весь объем науки в целом.

Это опровержение научного материализма, тем не менее, казалось, поместило его в лагерь философского идеализма — к Беркли, Хьюму, Канту, Фихте, Шеллингу, Гегелю, Брэдли, Босанкэ — в хорошую компанию, логичную до последней запятой, но ее настолько трудно оправдать на языке «здравого смысла», что все они казались ему обузой в его защите Качества, а отнюдь не помощью. Тот аргумент, что весь мир — это ум, может быть прочной логической позицией, но уж определенно не прочной риторической позицией. Он слишком скучен и труден для начального курса по композиции. Слишком «притянут за уши».

В этом месте весь субъективный рог дилеммы выглядел почти столь же невдохновляюще, как и объективный. А аргументы классического формализма, когда он начал их исследовать, только ухудшали его. То были крайне мощные аргументы типа: ты не должен реагировать на непосредственные эмоциональные импульсы без рассмотрения большой рациональной картины в целом.

Детям говорит: «Не трать все карманные деньги на жевательную резинку (непосредственный эмоциональный импульс), поскольку тебе захочется потратить их потом на что-нибудь другое (большая картина)». Взрослым говорят: «Эта бумажная фабрика, может быть, ужасно воняет даже с самыми лучшими очистительными средствами (непосредственные эмоции), но без нее экономика целого города рухнет (большая картина)». В понятиях нашей старой дихотомии, на самом деле, говорится следующее: «Не основывайте свои решения на романтической поверхностной привлекательности, не рассмотрев классической формы, лежащей в основе». С этим он, вроде бы, соглашался.

Классические формалисты подразумевали под возражением «Качество — это просто то, что тебе угодно», что это субъективное неопределенное «качество», которому он учил, — просто романтическая поверхностная привлекательность. Правильно, состязания по популярности в классе могли определить, обладает сочинение непосредственной привлекательностью или нет, но было ли это Качеством? Качество — это то, что «просто видишь» или, быть может, нечто более тонкое, то, чего не увидишь вообще, — разве что через очень долгий промежуток времени?

Чем больше он изучал этот аргумент, тем более солидным он ему казался. Похоже, что именно он станет решающим во всем его тезисе.

Таким зловещим его делало то, что он казался ответом на вопрос, часто возникавший в классе, на который всегда приходилось отвечать несколько казуистически: Если все знают, что такое качество, то почему повсюду — такие разногласия по его поводу?

Казуистика его заключалась в том, что, хотя чистое Качество одинаково для всех, объекты, которым, как говорили люди, присуще Качество, различны для каждого отдельного человека. Пока он оставлял Качество не определенным, с этим невозможно было спорить, но он знал — и знал, что это знали студенты, — что тут витает запах фальши. На самом деле, это не ответ.

Появилось иное объяснение: люди не приходят к согласию по поводу Качества, поскольку одни пользуются своими непосредственными эмоциями, а другие применяют свое общее знание. Он знал, что в любом состязании по популярности среди преподавателей английского этот последний аргумент, укреплявший их авторитет, завоюет всеобщее одобрение.

Но аргумент этот был абсолютно опустошающ. Вместо одного-единственного, единого Качества теперь, по-видимому, нам являлось два качества: романтическое, просто видимое — оно присутствовало у студентов; и классическое, общее понимание — оно было у учителей. Хиповое и квадратное. Квадратность — не отсутствие Качества; это классическое Качество. Хиповость — не просто присутствие Качества; это просто романтическое Качество. Раскол хипового и квадратного, обнаруженный им, по-прежнему оставался на месте, но Качество уже не оставалось целиком на какой-то одной стороне разлома, как он предполагал ранее. Вместо