Хрупкая душа - Джоди Пиколт

Завтра ты его прочтешь. У вас троих голова пойдет кругом: вы-то решите, что речь идёт о выпечке, а не о пекарях.

Возвращаясь как-то на выходных из Бостона, моя мать решила, что она теперь будет гребаной Мартой Стюарт.[10]Для этого нам пришлось завернуть в Норвич, штаг Вермонт, и накупить там хренову тучу громадных сковородок и каких-то специальных сортов муки. Настроение у тебя испортилось с самого утра, когда тебя повезли в больницу примерять новые скобы: они были горячие и жесткие, и в местах, где пластмасса соприкасалась с кожей, оставались следы и синяки. Ортопеды пытались исправить этот дефект с помощью термофена, но у них никак не получалось. Тебе хотелось скорей добраться домой и снять их, но мама подкупила нас походом в ресторан: от такой награды мы отказаться не могли.

Может, кому-то это покажется пустяком, а для нас это был настоящий праздник. Мы редко ели вне дома. Мама говорила, что готовит лучше большинства поваров (и это было правдой), но на самом деле она просто хотела скрыть очевидный лузерский факт: мы не могли себе этого позволить. По той же причине я никогда не говорила родителям, что выросла из джинсов, и не покупала обед в школьной столовой, хотя картошка фри выглядела очень аппетитно. По той же причине наша поездка в Адский Диснейленд не принесла никому радости. Мне стыдно было слышать, что родители не могут купить мне нужные вещи, поэтому я предпочитала ни о чем их не просить: так мне хотя бы не приходилось выслушивать отказы.

Я немножко злилась, что мама потратила всю нашу выручку на жестянки и кастрюльки, когда могла купить мне кашемировое худи — и тогда все девчонки в школе смотрели бы на меня с завистью, а не как на жвачку, прилипшую к подошвам их туфелек. Но нет же, нам непременно нужен был мексиканский ванильный экстракт и сушеные вишни из Мичигана. Мы не знали, что делать без силиконовых форм для кексов и песочного печенья, не говоря уж о пищевой кальке с неострыми краями. Ты даже не понимала, что каждый цент, потраченный на «кубинский» сахар и муку для тортов, можно было потратить на нас. С другой стороны, чего от тебя ожидать: ты и в Санта-Клауса до сих пор верила.

Так что я, признаться, удивилась, когда ты разрешила мне выбрать ресторан.

— Амелии никогда не дают выбрать, — сказала ты.

И хотя я себя за это ненавидела, на глаза мне набежали слезы.

Чтобы как-то компенсировать этот сентиментальный припадок и подтвердить репутацию засранки, я заявила:

— Идемте в «Мак Дональдс».

— Фу! — возмутилась ты. — Они из одной коровы делают четыреста гамбургеров.

— Перезвони, когда станешь вегетарианкой, маленькая лицемерка, — сказала я.

— Амелия, прекрати. В «Мак Дональдс» мы не пойдем.

И вместо милого итальянского ресторанчика, где бы нам всем понравилось, я заставила ее отвезти нас в какую-то стрёмную забегаловку.

Я сразу заподозрила, что в кухне у них водятся тараканы.

— Ну что же, — сказала мама, оглядевшись. — Интересный выбор.

— Ностальгия, понимаешь? Что в этом плохого?

— Да ничего. Если ты скучаешь по ботулизму, то конечно.

Покосившись на табличку «Присаживайтесь!», она прошла к пустой кабинке.

— Я хотела сесть возле стойки, — закапризничала ты.

Мы с мамой вместе взглянули на шаткие стулья, обещавшие тебе очень долгое падение на пол, и одновременно выпалили:

— Нет!

Я подтащила высокий табурет, чтобы ты доставала до стола. Замученная официантка бросила нам меню, а тебе — пачку цветных мелков.

— Подойду через минутку принять заказ.

Мама кое-как усадила тебя на табурет, а это было, мягко скажем, нелегко: ноги в скобах перемещались с трудом. Ты тут же перевернула постеленную тебе клеенку и принялась что-то малевать на обороте.

— Так что же мы испечем, когда вернемся домой? — спросила мама.

— Пончики, — предложила ты. Тебе очень нравилась наша новая сковородка, похожая на лицо многоглазого инопланетянина.

— А ты что скажешь, Амелия?

Я закрыла лицо руками.

— Брауни с марихуаной.

Вернулась официантка с блокнотом наготове.

— Ох и миленькая же ты! — умилилась она тебе. — Прямо на хлеб бы намазала и ела. А рисуешь-то как здорово!

Я устало закатила глаза. Ты засунула в каждую ноздрю по мелку и высунула язык.

— Мне, пожалуйста, кофе, — сказала мама, — и сэндвич с индейкой.

— В одной чашке кофе содержится более ста химических соединений, — провозгласила ты, и официантка чуть не хлопнулась в обморок.

Из-за того что мы редко выходили из дому, я успела забыть, как на тебя реагируют незнакомые люди. Ростом ты была с трехлетнего ребенка, но говорила, читала и рисовала, как взрослая, как кто-то гораздо старше шести лет. Пока не привыкнешь, это, конечно, сбивает с толку.

— Какая она у вас болтушка! — промямлила официантка, приходя в себя.

— Мне, будьте добры, бутерброд с расплавленным сыром и кока-колу, — сказала ты.

— Ага, и мне тоже.

Хотя на самом деле мне хотелось съесть всё, что было у них в меню. Официантка с изумлением посмотрела на картинку, которая была вполне заурядной для шестилетнего ребенка, но шедевром Ренуара для трехлетки, за которую она тебя приняла. Она только открыла рот, чтобы выразить восторг, когда я перебила ее вопросом к маме:

— Ты точно хочешь индейку? Это же прямой путь к пищевому отравлению…

— Амелия!

Она разозлилась, но официантка хотя бы перестала таращиться на тебя и убралась восвояси.

— Вот же дура, — тут же оценила ее я.

— Она ведь не знает, что… — Мама замолчала.

— Что? — обвинительным тоном спросила ты. — Что я больная?

— Я бы так никогда не сказала…

— Ага, — пробормотала я. — Разве что перед присяжными.

— Амелия, если ты не научишься себя…

Меня спасла официантка, принесшая наши напитки. Если эти мутные стаканчики и были когда-то прозрачными, то только в прошлой жизни. Тебе колу налили в детскую бутылочку.

Мама автоматически протянула руку и стала откручивать пробку. Ты же, сделав глоток, снова взялась за мелок и подписала свой рисунок: «Я, Амелия, мама, папа».

— Боже ты мой! — воскликнула официантка. — У меня самой трехлетняя дочка, и, если честно, я ее даже к горшку приучить не могу. А ваша дочь уже умеет писать? И пьет из обычной чашки… Дорогуша, уж не знаю, как ты этого добилась, но мне бы у тебя поучиться!