Резня в ночь на святого Варфоломея - Филипп Эрланже

Узнав о покушении, совершенном в отношении господина адмирала, которого Моревер намеревался убить из окна пистолетным выстрелом, но сумел лишь ранить в плечо, король Карл сильно заподозрил, что названный Моревер осуществил свой замысел по поручению господина де Гиза (как месть за смерть покойного господина де Гиза, его отца, которого названный адмирал приказал убить похожим способом посредством Польтро), и был настолько разгневан на господина де Гиза, что поклялся осуществить в отношении него правосудие. И если бы господин де Гиз не скрылся в тот же день, король приказал бы его схватить. Королева-мать никогда еще не прилагала столько стараний, чтобы убедить короля Карла, что покушение было совершено ради блага его королевства. Но как я уже упоминала прежде, король питал расположение к господину адмиралу, Ла Ну и Телиньи, в которых он находил ум и благородство, будучи сам государем великодушным, благоволящим только к тем, в ком он эти достоинства признавал. И хотя названные господа были весьма опасны для его государства, эти хитрецы умели хорошо притворяться и завоевали сердце этого храброго государя тем, что внушили ему уверенность в пользе своих услуг при расширении королевства, предложив план славных и успешных походов во Фландрию, что по-настоящему было приятным его большой и благородной душе. Поэтому королева моя мать попыталась представить ему, что убийство господина де Гиза [старшего], осуществленное по наущению адмирала, извиняет поступок его [Гиза] сына, который, не в силах добиваться справедливости, вынужден был прибегнуть к мести, ставшей также местью за убийство по приказу названного адмирала господина Шарри, одного из командиров королевской гвардии и весьма достойного человека, верно служившего ей во время ее регентства в малолетство его, короля Карла, и что адмирал достоин такого с ним обхождения.138 И хотя подобные слова могли бы убедить короля, что месть за смерть названного Шарри не покидала сердце королевы-матери, но боль от потери людей, которые, как он полагал, однажды стали бы полезными, захватила его страстную душу и затмила его разум настолько, что он не мог ни умерить, ни изменить свое искреннее желание сотворить правосудие, приказав всем, кто ищет господина де Гиза, схватить его, поскольку не хотел оставить безнаказанным такое деяние.

Наконец, когда благодаря угрозам Пардайана на ужине у королевы моей матери открылся злой умысел гугенотов, то она поняла, что этот случай может повернуть дела таким образом, что если не разрушить их планы, той же ночью они предпримут покушение на нее и короля. В таких условиях она приняла решение открыто рассказать королю Карлу правду обо всем и об опасности, которой он подвергается, обратившись с этой целью к господину маршалу де Рецу, поскольку знала, что никто, кроме него, не сможет сделать это лучше, так как он являлся наиболее доверенным лицом короля, пользующимся его особым благорасположением.

Каковой маршал вошел в кабинет короля между девятью и десятью часами вечера и сказал, что как преданный ему слуга он не может скрывать опасность, которая грозит королю, если тот продолжит настаивать на своем решении осуществить правосудие в отношении господина де Гиза; ибо король должен знать, что покушение на адмирала не было делом одного лишь господина де Гиза, поскольку в нем участвовали брат короля — король Польши, позже король Франции, и королева, наша мать. Также ему известно о крайнем неудовольствии, которое испытала [в свое время] королева-мать, получив известие о гибели Шарри, и у нее были на то веские основания, потому что она потеряла одного из слуг, зависящих только от нее; ведь, как известно королю, во времена его малолетства вся Франция была разделена на католиков, во главе с господином де Гизом (старшим), и гугенотов, во главе с принцем де Конде (старшим), причем и те, и другие пытались отнять у него корону, которая была сохранена по воле Божьей только благодаря осторожности и осмотрительности королевы-матери. И не было у нее в это опасное время более верного слуги, чем названный Шарри. Король также должен знать, что она поклялась отомстить за его смерть, и кроме того, понимать, что названный адмирал всегда был чрезмерно опасен для его государства, потому что какие бы свидетельства своей покорности он ни предъявлял, включая желание послужить Его Величеству во Фландрии, у него не было иного намерения, кроме организации смуты во Франции. Поэтому она затеяла это дело с целью изгнать в лице адмирала чуму из королевства, но к несчастью Моревер промахнулся с выстрелом, а гугеноты пришли в большое возмущение, считая виновниками покушения не только господина де Гиза, но и королеву-мать, и брата короля — короля Польши, поверив также, что и сам король дал на это согласие, а посему этой же ночью они [гугеноты] решили прибегнуть к оружию. В итоге очевидно, что Его Величество пребывает в огромной опасности, исходящей как от католиков из-за господина де Гиза, так и от гугенотов по вышеназванным причинам.

Король Карл, будучи очень осторожным от природы и всегда прислушивающимся к мнению королевы нашей матери, и как государь, ревнитель католической веры, осознав также положение вещей, незамедлительно решил согласиться с королевой-матерью и, следуя ее воле, положиться на католиков, защищая себя от гугенотов. Однако он выразил крайнее сожаление, что не в силах спасти Телиньи, Ла Ну и господина де Ларошфуко.139 После этого, отправившись в покои королевы-матери, он послал за господином де Гизом и другими католическими принцами и капитанами, и там [у королевы-матери] было принято решение учинить резню той же ночью — ночью на Святого Варфоломея. Сразу же приступили к делу: цепи были натянуты,140 зазвонили колокола, каждый устремился в свой квартал, в соответствии с приказом, кто к адмиралу, кто к остальным гугенотам. Господин де Гиз направил к дому адмирала немецкого дворянина Бема,141 который, поднявшись в его комнату, заколол его кинжалом и выбросил из окна к ногам своего господина, герцога де Гиза.

Что касается меня, то я пребывала в полном неведении всего. Я лишь видела, что все пришли в движение: гугеноты пребывали в отчаянии от покушения, а господа де Гизы перешептывались, опасаясь, что им придется отвечать за содеянное. Гугеноты считали меня подозрительной, потому что я была католичкой, а католики — потому что я была женой гугенота, короля Наваррского. Поэтому никто ничего мне не говорил вплоть до вечера, когда я присутствовала на [церемонии] отхода ко сну королевы моей матери.142 Сидя на сундуке рядом со своей сестрой [герцогиней] Лотарингской,143 я видела, что она крайне опечалена. Королева-мать, разговаривая с кем-то, заметила меня и сказала, что отпускает меня идти спать. Но когда я сделала реверанс, сестра взяла меня за руку и остановила. Заливаясь слезами, она произнесла: «Ради Бога, сестра, не ходите туда», и «ее слова меня крайне испугали. Королева-мать обратила на это внимание и, подозвав мою сестру, не сдержала свой гнев, запретив ей что-либо мне говорить. Сестра ответила, что нет никакой надобности приносить меня в жертву, поскольку, без сомнения, если что-нибудь откроется, они [гугеноты] выместят на мне всю ненависть. Королева-мать тогда сказала, что, Бог даст, ничего плохого не произойдет, и как бы то ни было, нужно, чтобы я отправлялась и не вызывала у них никаких подозрений, которые могут помешать делу. Я хорошо видела, что они [королева-мать и герцогиня лотарингская] спорили, но я не слышала их слов.