Люся, которая всех бесила - Тата Алатова

— вы сейчас спорите о том, у кого меньше моральных принципов, или что?

— Ого! — воскликнул Носов весело. — Броневичок нашей Синичке! Кажется, нас вот-вот начнуть стыдить!

— Вам же плевать на всех! — воскликнула Синичка. — И на русалку, иначе бы вы не поставили публикацию на время ее казни. И на навей, и на коркору эту, лишь бы побольше лайков получить!

— Ну да, — кивнул он. — В этом же ведь смысл. Мы транслируем новости, а люди их читают.

— Костя, не уводи разговор в сторону, — Люсе было не до Синички сейчас. — Что вы там понаписали про забастовку?

— Да успокойся, шеф, — ответил он хладнокровно. — Ничего в поддержку дремучести студентов. Я что, первый год замужем?

— Кстати, о замужестве, — немедленно успокоилась Люся. — Ты правда собрался жениться?

И они пошли пить кофе, помахав на прощание Синичке, которая совершенно не собиралась так быстро мириться. Ну, это теперь надолго.

По дороге к автору эротических рассказов Вешникову Люся позвонила Ветрову.

— Просто чтобы твои витязи не напрягались, — сказала она, — я еду домой к порнобояну. Вряд ли меня там убьют, поэтому пусть мальчики не дергаются.

— Да блин, Люся, — отозвался он устало, — обязательно сегодня? Ты не представляешь, что тут началось после допроса Крылова. Твой Китаев бьет копытом, как носорог в спермотоксикозе. У меня совершенно нет времени.

— А при чем тут ты? — изумилась она.

— Беспокойно мне.

Люся промолчала.

Ей тоже было не по себе.

Не то чтобы интуиция прям верещала об опасности, скорее тоскливо канючила: ну куда нас несет. Ну зачем. Поехали домой спать.

— Я ненадолго, — пообещала Люся после долгой паузы.

— Угу.

Давно она так не ошибалась в своих прогнозах, надо сказать.

Глава 25

Остановившись перед высоким забором частного дома, куда ее привел навигатор, Люся мимолетно посмотрела на себя в автомобильное зеркало и вздохнула.

Нет, это никуда не годилось.

Утро выдалось сложным, потому что больше всего ей хотелось спать и мир казался слишком нечетким для того, чтобы тыкать в область глаз щеточкой для туши. Но день выдался весьма бодрящим, и сейчас она решила, что слишком бледна для визитов.

Достав из бардачка дежурную косметичку, она повернула зеркало поудобнее и принялась наводить марафет. В окно машины постучали — один из охранников топтался возле ее машины.

Люся опустила стекло.

— Солидный заборчик, — озабоченно произнес немолодой кимор, — вы сюда надолго?

— Совсем нет, — ответила Люся. — Час максимум.

— Пусть нас пропустят на территорию, — сказал охранник, — не нравятся мне такие заборчики.

— Ладно, — согласилась Люся, — подождете меня внутри. Да не переживайте вы, к восьми будем дома.

— А я и не тороплюсь, — развеселился кимор, — мне совершенно все равно, где вас караулить. Здесь или в подземном паркинге.

Она докрасила глаза, решила, что более-менее сойдет, и попросила «витязя»:

— Не могли бы вы нажать на звонок? Вон там, видите, у ворот.

— Не-а, — ответил он, — я вам не обслуга.

И он пошел к своей машине.

Киморы, что с них взять. Никогда не упустят возможности затеять ссору.

Рассмеявшись, Люся выбралась на мороз и нажала на кнопку под небольшим видеодомофоном. Порнобоян Антон Вешников откликнулся тут же.

— Я на двух машинах, — предупредила его Люся.

— Внушает, — хмыкнул он и открыл ворота.

У Вешникова был добротный, но не слишком просторный дом — в один этаж, приземистый и деревянный. Люся обожала такие дома: никакого тебе бетона, кирпича или СИП-панелей. Очень непрактично и очень круто.

Ее редакция находилась в таком же непрактичном, но атмосферном здании, и, касаясь рукой круглых перил, Люся испытала острую вспышку зависти. Свой сад, свое место.

Класс.

Ее встретила приветливая помощница по хозяйству, опрятная тетушка лет пятидесяти, которая пообещала, что ужин будет через полчаса, и вызвалась отнести чай и бутерброды «бедным мальчикам на улице».

Вешников ждал в кабинете — и снова уютная вязаная кофта, мягкая улыбка.

Удобные кресла, камин с настоящим огнем, бесконечные полки с книгами.

Черт, Люся тоже могла бы здесь жить.

В своих владениях Вешников явно чувствовал себя спокойнее и увереннее, чем в пиццерии, казался более расслабленным и вальяжным.

Люся показала ему диктофон, дождалась снисходительного согласия и только после этого включила запись.

— Спорим, — не дожидаясь вопросов, начал Вешников, — вы хотите меня спросить, почему я не пишу триллеры или героическое фэнтези, как и полагается авторам-мужчинам? Становление героя и все в таком роде? Принято считать, что романтическая эротика — типично дамский жанр, женщины пишут для женщин, этакий взаимный чес кинков.

— Так почему эротика? — легко отдала бразды беседы Люся. Ей было тепло, лениво и сонно.

Вешников тихо засмеялся — нежные перекаты далекого грома, когда гроза еще не подступила близко.

— Признаться, я начал писать эротику задолго до того, как впервые попробовал на практике, что такое секс, — с убийственной честностью признался он. — Ну знаете, гормональные фантазии тихони подростка, который был слишком пухлым, чтобы девочки уделяли ему внимание на полном серьезе. Вступление в интимную жизнь случилось со мной потрясающе поздно — в двадцать два года — и страшно разочаровало меня. Реальный секс на деле оказался в сто раз хуже, чем я его себе придумал.

Люся оглушительно расхохоталась:

— Но вы все же не переключились на драконов и некромантов?

— Почти. Я чувствовал, что вся мировая литература надула меня. Столько слов, предложений, абзацев, о чем разглагольствовали Апулей, Татий, Арбитр? Понадобилось некоторое время, чтобы понять: дело не в физике и механике, а в одержимости и страсти, на которые женщины, если хотите знать, почти не способны.

— Да неужели? — изумилась Люся. Беседа увлекла ее, и теперь сложно было поверить, что перед ней тот же невыносимо капризный человек, который трепал ей нервы накануне. А уж подобные заявления точно всколыхнут читателей — о, им будет о чем поспорить.

— Вы слишком практичны, — Вешников поднял открытые руки, будто демонстрируя свою безоружность. — Флирт, страдания, влюбленность, привязанность — да. Но шекспировская трагедия? Чувства, от которых сотрясается мир? Почти никогда. Настоящая, отчаянная, слепая любовь —