Когда порвется нить - Никки Эрлик

— Я племянник Энтони, — сказал он. — Солдат с короткой нитью, о котором он вам рассказывал.

Фразы одна за другой вылетали у Джека изо рта, поскольку он пытался сказать как можно больше, прежде чем кто-то неизбежно заставит его замолчать. Энтони и Кэтрин все еще смотрели на него, потеряв дар речи. Возможно, они надеялись избежать унизительной сцены, позволив ему высказываться хотя бы минуту, притворившись, что это не спонтанный переворот.

— Но правда в том, что моему дяде на самом деле наплевать на меня и на всех коротконитных! — заявил Джек. — И нам пора набраться храбрости, чтобы противостоять ему! Никто не отличается от других из-за своей нити. Ничья жизнь не имеет меньшего значения. Мы все люди, не так ли? — Джек практически умолял толпу прислушаться. — Энтони Роллинз заботится только о победе! Не позволяйте ему вас запугивать! Не позволяйте ему развращать…

И тут Джека отбросили от микрофонной стойки, его руки чудом не вывалились из суставов, когда телохранитель утащил его со сцены, а над аудиторией повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь скрипом лакированных туфель Джека, волочащихся по полированному полу.

Двадцать минут спустя Джек сидел на стуле за кулисами под охраной двух членов команды безопасности Энтони, как наказанный ребенок.

На мониторе под потолком Джек видел, как Энтони извинился за прерванное выступление, закончил свою речь и ушел со сцены вместе с женой, сказав зрителям «спасибо».

Откинувшись в кресле набок, Джек заметил, как его тетя и дядя появились за кулисами, прежде чем они смогли увидеть его. Отец Джека шел позади них.

Менеджер избирательной кампании Энтони встретил их натянутой улыбкой.

— Вы оба выглядели великолепно. Речь прозвучала прекрасно. Вы справились с ситуацией как профессионалы.

Но как только Энтони отошел от камер, его лицо исказилось в яростной гримасе.

— Где он, черт подери?

— Мы оставили его за кулисами, — сказал менеджер.

Энтони резко повернулся к Кэтрин и своему шурину:

— Кто-нибудь из вас знал об этом?

— Нет. Конечно, нет! — запротестовала Кэтрин. Отец Джека энергично покачал головой.

— Он что, совсем спятил? — крикнул Энтони.

— Я не… я не знаю, — заикаясь, проговорила Кэтрин. — Может быть, он просто хотел сказать, что это способ идентифицировать себя с другими коротконитными.

Глаза Энтони сузились, и он направился к Джеку, а Кэтрин, отец Джека и менеджер избирательной кампании заторопились следом.

Увидев приближающегося дядю, Джек встал со стула, золотая булавка на его пиджаке сверкнула под светом кулис.

Энтони подбежал к Джеку, схватил его за лацкан и сильно встряхнул.

— Да что с тобой такое? — закричал он, брызгая слюной Джеку в лицо.

Какофония испуганных криков вырвалась у Кэтрин, отца Джека и менеджера одновременно.

— Энтони!

— Оставь его в покое!

— Пожалуйста, успокойтесь, сэр.

Только Джек молчал, глядя в яростные глаза дяди, его сердце гулко стучало в барабанных перепонках. Он думал, что Энтони может даже ударить его, пока отец и тетя Джека не оттащили его, пытаясь успокоить.

Отец Джека выпрямил спину, став на дюйм выше Энтони.

— Это мой сын, — прорычал он.

— Да? Его чертова речь может стоить мне Белого дома! — бушевал Энтони.

— И мне не нужно напоминать тебе о той роли, которую мы, Хантеры, сыграли в попытке доставить тебя туда, — сказал отец Джека. — Так что попрошу тебя держать руки подальше от любого члена нашей семьи.

Энтони посмотрел на отца Джека, не желая чувствовать себя приниженным.

— Кроме того, возможно, мы все слишком остро реагируем, — добавил отец Джека. — Зрители знают, что у Джека короткая нить и стресс от этого может свести с ума любого. Я уверен, что они поймут.

Кэтрин положила руку на грудь мужа и обиженно взглянула на племянника.

— Почему ты сказал такие ужасные вещи, Джек?

Джек знал, что в этот момент его тетя выбрала свою сторону, но он почувствовал прилив уверенности.

— Я думал, ты хочешь, чтобы весь мир знал, что у меня короткая нить, — вызывающе глядя на Энтони, произнес Джек.

Менеджер избирательной кампании ловко вмешался, прежде чем Энтони успел ответить.

— Сэр, нам пора, больше ждать нельзя. У нас запланировано три интервью, и мы уже опаздываем.

— Ладно. — Энтони практически выплюнул это слово, прежде чем в последний раз бросить мрачный взгляд на племянника. — Но я хочу, чтобы он убрался отсюда. Немедленно.

ЭМИ

Эми никогда не чувствовала себя такой одинокой.

Она никогда так ужасно не ссорилась с Ниной, и никогда они так подолгу не сторонились друг друга. С той ночи на кухне прошел месяц, свадьба Нины приближалась, и Эми мечтала поговорить с кем-нибудь, с кем угодно, чтобы объяснить свой взгляд на события. Но ей было слишком стыдно разглашать подробности, особенно перед родителями, которые могли посмотреть на трагедию сквозь пальцы и увидеть огромный дар: их старший ребенок встретил свою любовь и был сильно любим в ответ. К счастью, Нина, похоже, тоже никому не рассказала об их споре, поскольку никто из членов семьи не спросил Эми, почему ее не пригласили на свадьбу. (В том году Нина провела День благодарения с родителями Моры, оставив Эми наедине с кузенами.)

Сидя за учительским столом в школе, Эми постоянно слышала слова сестры. В те часы, когда она не вела уроки, класс казался ей давящим и душным, и она не могла ничего есть без того, чтобы желудок не взбунтовался. Казалось, что-то грызет ее изнутри, и ей хотелось, чтобы это были просто остатки гнева после ссоры, но она знала, что это нечто большее.

Это было чувство вины.

Даже после всех оскорблений, которые они бросали друг другу, Нина оставалась ее единственной сестрой, старшей подругой, самым большим доверенным лицом и советчиком. А теперь она выходила замуж. И Эми не будет на церемонии.

Как она могла жить в мире с собой, зная, что пропускает один из самых важных дней в жизни Нины? Зная, что своими словами она все испортила?

Она вспомнила тот день, когда Нина пришла домой в слезах из школы и закрылась в спальне с матерью, а Эми сидела на ковре за закрытой дверью, прислонившись спиной к стене, и ждала, когда сестра выйдет. Она зажмурила глаза, молясь о том, чтобы Нина не страдала, и представляя, как будет мстить всем девочкам, которые причинили ей боль.

Когда Нина окончательно успокоилась в тот вечер, Эми сказала ей, что она не должна ничего объяснять.

— Важно только то, что ты моя сестра и я люблю тебя, — говорила Эми. — Это ничего не меняет между нами. Мне просто жаль, что тебе пришлось пройти через это одной и что это может усложнить твою жизнь. Я думаю, это уже произошло.