Рога - Джо Хилл

— Нужно прийти сюда завтра, — сказала Меррин, и в то же мгновение Иг спросил:

— Как ты думаешь, можем мы как-нибудь улучшить это место?

Они весело рассмеялись.

— Нужно взять сюда бескаркасные кресла, — предложил Иг.

— Гамак, — сказала Меррин. — В таких местах подвешивают гамак.

Какое-то время они шли молча.

— Может быть, прихватить заодно и вилы, — сказала она.

Иг споткнулся, словно она не просто предложила вилы, а уколола его вилами сзади.

— Зачем?

— Чтобы отпугнуть, что уж там было такое. Если оно снова заявится, когда мы будем голые.

— О'кей, — согласился Иг; от мысли, что они снова будут на этих досках, обдуваемые прохладным ветерком, у него сразу пересохло во рту. — Нормальная идея.

Но Иг оказался в лесу гораздо раньше, уже через два часа он торопливо шел по тропинке. За ужином ему вспомнилось, что никто из них не задул свечи в меноре, и с этого момента он сидел как на иголках, представляя себе пылающее дерево и как его листья падают на кроны окружающих дубов. Вскоре он уже бежал, ежесекундно опасаясь унюхать или заметить дым лесного пожара.

Но ничего опасного не было видно. Его нос улавливал только ароматы земли и травы, да где-то внизу слышалось чистое холодное бормотание Ноулз-ривер. Он считал, что точно запомнил, где нужно искать древесную хижину, и, достигнув этого места, пошел медленнее. Он внимательно осматривал деревья на предмет тусклого свечного огонька, но не видел ничего, кроме бархатной июньской тьмы. Затем он попытался найти это дерево, это дерево неизвестной ему породы, но ночью было трудно отличить одно дерево от другого, да и тропинка выглядела совсем не так, как днем В конце концов он понял, что зашел уже слишком далеко — невозможно далеко, — и повернул к дому, тяжело дыша и шагая очень медленно. Он пару раз прошел туда-сюда по тропинке, но так и не увидел древесную хижину. Тогда он решил, что свечки потухли сами или их задул ветер. Да и вообще, было что-то маниакальное в его боязни лесного пожара. Свечки стояли в латунной меноре и не могли ничего зажечь, разве что менора бы упала. Ну, а древесную хижину найдем в другой раз.

Только он так ее и не нашел. Ни в одиночку, ни вместе с Меррин. Он искал хижину дней десять, и на главной тропинке, и на всех боковых, куда они могли забрести по случайности. Он искал древесную хижину с терпеливой методичностью, но ее нигде не было. Словно она им просто почудилась, и через какое-то время Меррин пришла именно к такому заключению — гипотезе совершенно абсурдной, но устраивавшей их обоих. Хижина просто возникла на час в то время, когда была им нужна когда они нуждались в приюте, чтобы любить друг друга, возникла, а затем исчезла.

— Она была нам нужна? — спросил Иг.

— Ну-у, — протянула Меррин, — лично мне так очень. Я тебя очень хотела.

— Мы нуждались в ней, и она возникла, — сказал Иг. — Древесная Хижина Разума Храм Ига и Меррин.

Сколь бы это предположение ни было фантастическим и смехотворным, по его телу пробежала сладкая суеверная дрожь.

— Ничего умнее мне не придумать, — сказала Меррин. — Это прямо как в Библии. Ты не всегда получаешь то, чего хочешь, но если что-нибудь тебе действительно нужно, как правило, оно находится.

— Из какой части Библии это взято? — спросил Иг. — Из Евангелия от Кита Ричардса?[35]

Его мертвая мать лежала в соседней комнате, а Ли Турно был немного под мухой.

Было еще только десять утра, но дом уже пышел жаром, как печка. Мать посадила вдоль дорожки, ведущей к дому, розы, и теперь их аромат доносился из открытых окон, легкая цветочная сладость неприятно мешалась с едкой вонью человеческих отбросов, так что по запаху дом был точь-в-точь как надушенная говешка. С одной стороны, Ли понимал, что в такую жару лучше не пить, но, с другой стороны, для трезвого человека вонь была невыносимой.

В доме имелся кондиционер, однако он был выключен. Ли не включал его неделями кряду, потому что при большой влажности его матери труднее дышалось. Когда Ли оставался с матерью один на один, он не только выключал кондиционер, но и накрывал старую шлюху одним-двумя дополнительными одеялами. Затем он урезал матери морфий, чтобы она уж точно почувствовала и влажность, и жару. Видит бог, сам Ли их чувствовал. Под вечер он бродил по дому нагишом — иначе было просто невозможно — и обливался липким потом. Он сидел рядом с ней, скрестив ноги, и читал книги по теории средств массовой информации, а она тем временем бессильно барахталась под своими одеялами, даже толком не понимая, что вынуждает ее так мучиться. Когда она просила попить — «пить» было едва ли не единственным словом, которое мать умела говорить в эти последние дни маразма и почечной недостаточности, — Ли вставал и приносил стакан холодной воды. От звяканья льда по стеклу ее гортань начинала работать, радостно предвкушая утоление жажды, ее глаза принимались двигаться в глазницах, в них появлялся лихорадочный блеск. Затем Ли вставал рядом с кроватью и выпивал воду сам, прямо у нее на глазах; радостное ожидание покидало ее лицо, оставляя мать растерянной и несчастной. Эта шутка никогда ему не приедалась. Каждый раз, когда Ли так делал, мать словно видела его впервые.

В другие разы он приносил матери соленую воду и насильно поил так, что она чуть не захлебывалась. Выпив всего лишь один глоток, мать начинала корежиться и задыхаться, пытаясь плюнуть. Было интересно наблюдать, как долго она сумеет выжить. Ли никак не ожидал, что его мать протянет до второй недели июня, однако сверх всяких ожиданий она даже в июле продолжала еще цепляться за жизнь. Он держал одежду аккуратно сложенной на книжной полке рядом с гостевой комнатой, чтобы быстро одеться, если вдруг забегут Иг или Меррин. Он не позволял им зайти и взглянуть на мать, говоря, что она только что уснула и ей необходим покой. Он не хотел, чтобы они заметили, как жарко в доме.

Иг и Меррин приносили ему DVD, книги, пиццу и пиво. Они приходили вместе и приходили по отдельности, хотели его поддержать, хотели увидеть, как он держится. В случае Ига Ли усматривал зависть. Иг хотел бы, чтобы кто-нибудь из его родителей ослабел физически или умственно и о нем нужно было бы заботиться. Это был бы прекрасный случай показать свою готовность к самопожертвованию, проявить благородство. В случае Меррин ему казалось, что она рада иметь повод побыть вместе с ним, выпить один-другой мартини, расстегнуть от жары верхнюю пуговицу блузки и обмахивать голые ключицы. Когда забегала Меррин, Ли обычно открывал дверь обнаженный по пояс; ему нравилось быть вместе с ней полуодетым, только он и она, и больше никого. Ну, не только они, но еще его мать, но ее уже можно было не принимать во внимание.