Князь Тавриды - Николай Гейнце

К чести Калисфении Николаевны надо заметить, что она сделала жест омерзения, читая эти строки, и они еще более ослабили и вообще не сильное впечатление, которое произвела на дочь судьба матери.

Калисфения Фемистокловна, посеяв в сердце дочери лишь холодный эгоизм, пожала плоды своих трудов.

Она действительно была заключена в Спасский монастырь в Казани, откуда тотчас же прислала отчаянное письмо дочери с просьбой выхлопотать ей прощение у светлейшего.

Калисфения Николаевна, однако, благоразумно об этом даже не заикнулась перед Григорием Александровичем, довольно часто ее навещавшем.

Об ее матери он даже не упоминал, как будто ее никогда и не было на свете.

Молчала и молодая женщина.

Она даже повела затворническую жизнь.

Это, впрочем, продолжалось только до отъезда светлейшего из Петербурга, после которого у «жар-птицы» появились новые поклонники, и в числе их князь Василий Андреевич Святозаров.

Но не будем опережать событий.

Прошло более двух лет после высказанного императрицей Екатериной намерения посетить вновь присоединенные провинции, или как она, в течение этих двух лет, шутя говорила: «обозреть свое маленькое хозяйство», прежде чем это намерение осуществилось.

Наступило 1 января 1787 года.

День нового года прошел при дворе, по обыкновению, торжественно и шумно.

Весь двор и дипломатический корпус собрались поздравить государыню.

На улице было необычайное оживление.

На другой день это оживление еще более усилилось. Народ положительно запрудил все улицы Петербурга, от Зимнего дворца до Московской заставы.

Этот день был назначен государыней днем торжественного выезда из столицы в далекое путешествие.

Весть об отъезде матушки-царицы с быстротою молнии облетела весь город с пригородами, и народ широкой волной повалил к Зимнему дворцу, проводить свою обожаемую монархиню.

Ровно в полдень началась пальба из пушек и колокольный звон, и при этих смешанных звуках торжества императрица выехала из дворца с многочисленной свитой.

В этой свите находились, между прочим, посланники; австрийский — Кобенцель, французский — Сегюр и английский — Фицгерберт.

Они попеременно ехали в одной карете с императрицей.

Длинный императорский поезд медленно подвигался среди моря обнаженных голов.

Громкое «ура» раскатывалось по городу и заглушало и пушечную пальбу, и колокольный звон.

Картина была умилительная, встречающаяся только в России, где восторг народа при виде своей царицы-матушки или царя-батюшки искренно-непосредственен и сердечно-шумен.

Подобные овации не поддаются описанию — человеческое перо слишком слабо для выражения народного восторга при виде его государя.

Не одними, хотя и красноречивыми, русскими «ура» сопровождал народ поезд своей обожаемой государыни.

Слышались и другие, прямо от сердца исходившие крики.

— Счастливого пути, матушка-царица! — раздавалось в одном месте.

— Да здравствует государыня! — неслось в другом.

— Матушка наша, царица светлая, вернись скорей… — раскатывалось в третьем.

Государыня милостиво кланялась и, видимо, была растрогана этим выражением любви и преданности своих подданных.

Под гул таких искренних, сердечных народных приветствий выехала императрица из Петербурга, но не тотчас же отправилась на юг.

В Царском Селе была продолжительная остановка.

Государыня прожила там четыре дня и лишь с 5 января началось это незабвенное на скрижалях русской истории путешествие Екатерины по России.

Государыня ехала не спеша.

Выезжала она обыкновенно в 9 часов утра, в полдень была остановка для обеда до трех часов, а в семь часов вечера приезжала на ночлег, в заранее определенное место.

На каждой станции было заготовлено от 500 до 600 лошадей.

Всюду прием был достоин высокой путешественницы.

Маршрут путешествия был рассчитан предусмотрительным Потемкиным так, что государыня не могла чувствовать ни усталости, ни скуки.

Обеды обыкновенно готовились в нарочно для этой цели отремонтированных и роскошно убранных казенных зданиях, реже в помещичьих мызах.

В последнем случае владельцам имений, по распоряжению Григория Александровича, были отпущены громадные суммы, так как некоторые, даже сравнительно богатые помещики, не могли бы принять достойным образом государыню и были бы поставлены в затруднительное положение.

Вся столовая посуда и белье каждый раз были совершенно новые и после обеда отдавались в подарок хозяевам, на память о посещении высокой гостьи.

Необычный восторг и счастье распространяла государыня всюду, где ни появлялась.

Следом за ней неслись благословления и самые искренние лучшие пожелания.

Если попадались более длинные расстояния без селений и жилья, то перед взорами путешественников в назначенном месте, как из земли, вырастали роскошные дворцы, нарочно выстроенные по приказанию Потемкина.

Здесь, ввиду отсутствия хозяев, серебряную и золотую посуду императрица дарила кому-нибудь из своей многочисленной свиты.

На границе каждой губернии императрицу встречал местный губернатор и сопровождал до границы другой губернии.

В некоторых, даже небольших городах императрица останавливалась на несколько дней, не столько для отдыха, сколько для внимательного изучения экономического состояния этих городов.

От наблюдательности государыни, несмотря на приготовленные народные встречи, не ускользало ничего — она выносила из всего того, что видела, знание, не только казовой стороны своего государства, но и старательно от нее скрываемую оборотную сторону медали.

Впрочем, в большинстве случаев она встречала радовавшие ее сердце картины.

Григорий Александрович умел показать товар лицом.

Деятельные приготовления начались еще с 1784 года.

Григорий Александрович отправил бригадиру Синельникову и другим своим непосредственным подчиненным ордера с подробным расписанием, где надо было строить дворцы, по проектам, набросанным самим светлейшим, где должны были происходить обеденные столы, ночлеги, станции.

Это были, так сказать, подготовительные работы, главные же приготовления на юге происходили под личным наблюдением самого князя.

Тысячи рабочих, согнанных из разных областей государства, трудились над созданием Екатеринослава, города, которому Потемкин в своем пылком воображении предназначил возвещать во веки веков «славу Екатерины», и он должен был, по его проекту, превзойти все величайшие европейские города.