Тени, которые проходят - Василий Шульгин

Тогда было организовано прямое сообщение с Екатеринодаром. Я прибыл в город, где меня встретил Владимир Германович Иозефи, торопившийся начать издание газеты. У Добровольческой армии еще не было своей газеты, а она была совершенно необходима.

* * *

Иозефи подготовил коммунальную квартиру в двухэтажном доме на Графской улице, № 29 (тут уместно сказать вскользь, что число 29 в моей жизни часто встречалось. Когда-нибудь об этом подробнее я еще расскажу). Квартира была просторная. В ней поместились Иозефи, я, постепенно прибывавшая «Азбука» с ее канцелярией, а также другие приезжие.

В отношении газеты главным затруднением было достать бумагу. Но Иозефи нашел ее и купил на свои средства.

15 августа вышел первый номер газеты. Очень тяжелой славянской вязью было начертано выразительное слово «Россия», ее название101. В этом слове в Екатеринодаре, где сосредоточилась украинствующая часть кубанцев, была выражена часть моей программы, почему эти украинствующие кубанцы и стали сразу же бойкотировать газету. Как это ни странно, но первая моя передовая была посвящена Льву Николаевичу Толстому. Я говорил, что его непротивление злу довело зло до такой силы, что приходится бороться с ним оружием. Затем последовало три номера с передовыми под общим заглавием «Монархисты». После этого я получил приглашение от генерала Алексеева прибыть на совещание по некоторым вопросам.

* * *

На совещании председательствовал Алексеев. Присутствовали: Деникин, Драгомиров и начальник штаба генерал Романовский. Алексеев сказал:

— Антон Иванович доложит, в чем дело.

Деникин встал и начал доклад:

— Три статьи под заглавием «Монархисты». Монархистов среди офицерства Добровольческой армии большинство. Но, кроме того, есть же и республиканцы. Корниловцы, например, в своей песне прямо поют: «Царь нам не кумир»102. Часть казаков тоже настроена не особенно монархически. Не следует так выпирать монархию как главную цель борьбы. Тем более что это подхватят большевики, которые будут твердить, что белые хотят поставить царя. И еще скажу, что некоторых выражений, как мне кажется, следовало бы избегать. Вы говорите «чернь» там, где, может быть, надо бы было сказать «народ».

Я ответил:

— Я явился в Добровольческую армию не для того, чтобы ей мешать или подрывать авторитет ее командования. Девять месяцев тому назад я был в Новочеркасске у генерала Алексеева и записался в Добровольческую армию под номером 29. В то время со мною и с лицом, меня сопровождавшим, армия насчитывала тридцать человек. А в письменном столе у Михаила Васильевича было двадцать тысяч рублей. Теперь я не знаю, какова численность армии, но, во всяком случае, она исчисляется тысячами, а ее средства — миллионами. Следовательно, дело ведется как надо. Это значит, что я, желая помочь, буду мешать. Это недопустимо. Но нельзя делать и скандала. Вышла газета «Россия», и закрывать ее невозможно. Какой выход? «Россия» будет издаваться, но я в ней писать не буду.

Последовало продолжительное молчание. Затем Романовский сказал:

— Это невозможно. А кто же напишет убедительно, но прилично, статью в поучение атаману Краснову?

Следующим выступил Драгомиров:

— Мне кажется, что мы, военные, отлично понимаем, что лучшая оборона — наступление. Но мы этого не понимаем в политике. Между тем и там действует это правило. Мы это видели на примере «Киевлянина». Смелые выступления «Киевлянина» имели успех.

Опять пауза. Затем Деникин, махнув рукой, сказал:

— Пишите, что хотите. Но только печатайте на маншетке, что «Россия» частное издание, а не орган армии.

На этом заседание закончилось.

* * *

Прошло, кажется, около месяца. Я встретился случайно где-то или у кого-то с Деникиным на каком-то торжестве. Он сказал мне весело:

— Украинцы сказали мне, что они закроют «Россию».

— А вы, Антон Иванович?

— Я сказал им: «Попробуйте».

С тех пор положение «России» стало твердо, но личные деньги Иозефи пришли к концу. Тогда мне пришли на помощь из кассы Добрармии.

* * *

Через две недели Дарья Васильевна привезла мне Василька из Новочеркасска. Он очень ослабел, побледнел и похудел. Однако выздоровел. Она с грустью сказала:

— Вот вам ваш сын.

Василек сейчас же принялся за работу. Иозефи, кроме того, что помог мне найти сотрудников, создал мне в помощь что-то наподобие маленькой канцелярии. У него под рукой оказались два студента из Галиции, ревностных поклонника «Киевлянина», с которыми Иозефи не знал, что делать. Прибавив к ним Василька, он составил трио, работавшее с шести утра. К восьми часам они должны были прочитать все газеты, выходившие в Екатеринодаре, сделать из них вырезки и наклеить их в альбом для того, чтобы в восемь часов, когда я просыпался, я мог их просмотреть и продиктовать статью. Статья должна была быть готова к десяти утра из-за технических условий екатеринодарских типографий.

* * *

Так работа и шла. Я диктовал статью еще лежа в постели, выпив чаю, а в это время в соседней большой комнате, бывшей приемной, собирались посетители, желавшие меня видеть. Иногда там были очень важные лица. Например, помню Кривошеина и еще какого-то бывшего русского министра и многих других. Машинка стучала, но я чувствовал напряжение в соседней комнате. Тогда я прерывал диктовку и просил Дарью Васильевну:

— Пойдите и объясните им любезно, почему я заставляю их ждать.

* * *

На этом перевернулась новая страница нашей совместной жизни. Дарья Васильевна, казалось, от природы была создана хорошенькой женщиной для тряпочек и любви. Постепенно она росла. Она на войне превратилась в сестру «первый сорт», как говорила о ней Хомякова. «Angelo», как твердил умирающий итальянец. Затем она стала первоклассной машинисткой, потом отличной разведчицей. Теперь ей нужно было стать умелой секретаршей. Это было для нее всего труднее. Почему? От природы она была робкая, во всяком случае, у нее не было светскости, умения обращаться с людьми разного положения. Она прекрасно обращалась с простыми людьми, никогда не заигрывая, не внося фальши. Но с министрами она не умела обращаться. Угодничать ей было невозможно, потому что серьги в ушах дрожали у нее горделиво. Ей нужно было взять барьер. И она его взяла. Она нашла нужный тон, вежливый, но независимый, то есть то, что требовалось в данном случае.

И это был последний этап. Она дошла до вершины, справившись с самой трудной задачей. И когда она этого достигла, подниматься дальше было некуда, как только на небо. И поэтому через несколько месяцев она умерла.

* * *

В числе важных лиц, которые ко мне добивались, был и генерал Покровский. Одни из самых неприятных минут наступили для меня, когда я его принял.

Я познакомился с ним давно, сразу же после Февральской революции в Петербурге. Он был тогда штабс-капитаном, смелым летчиком. В то время летать было смертельным риском. В те дни образовывалась офицерская лига103. Организация малокровная. Меня однажды туда пригласили. Я слушал их немощные предложения, благонамеренные, но непрактичные. В это время кто-то прошептал мне на ухо: «Пожалуйста, войдите в соседнюю комнату». Я вышел. Там было абсолютно пусто. Вызвавший меня офицер принес стул, поставил его посреди комнаты и предложил: