Птичий город за облаками - Энтони Дорр

Лондон серый, дымный и бесконечный. Хиллари болтает без умолку:

– Справа от тебя Брентфорд, у меня там бывший парень жил, здоровенный чувак, приезжий, вообще без тормозов. У Рекса уроки закончатся через час, так что мы подкараулим его дома, а это Гансберри-парк, видишь?

Парковочные счетчики, поток машин, ползущий с черепашьей скоростью, закопченные фасады. «Риглис сперминт», «„Голд лиф“ – лучшие сигареты», «Эль, вино, бренди». Они паркуются в Кэмдене у кирпичного дома, которому явно хронически не хватает солнца. Ни садика, ни живой изгороди, ни щебечущих птичек, ни степенной жены с чайными чашками. К тротуару дождем приклеился рекламный листок «Легкий способ заплатить».

– Идем, – говорит Хиллари и пригибается под притолокой, словно ходячее дерево.

Внутри квартира как будто разделена надвое. В одной половине аккуратные книжные шкафы, в другой – ковры, велосипедные рамы, свечи, пепельницы, абстрактные картины и высохшие растения в горшках, все навалено, как будто тайфун прошел.

– Устраивайся, я сейчас чай организую, – говорит Хиллари, прикуривает от газовой конфорки и выпускает мощную струю дыма.

На лбу у него ни единой морщинки, щеки гладко выбриты. Когда Рекс и Зено были в Корее, ему наверняка не исполнилось и пяти лет.

Из проигрывателя жизнерадостный голос поет: «Love Grows Where My Rosemary Goes»[25], и по голове шибает осознание: Рекс и Хиллари живут вместе. В квартире только одна спальня.

– Садись, садись.

Зено садится за стол. Пластинка крутится. Волнами накатывают усталость и растерянность. Хиллари ходит по комнате, пригибаясь, чтобы не задеть головой лампочку. Переворачивает пластинку, стряхивает пепел в цветочный горшок.

– Клево, что к Рексу пришел друг. К Рексу никогда друзья не ходят. Иногда я думаю, у него до меня никого не было.

В двери поворачивается ключ, Хиллари смотрит на Зено, подняв брови. Входит человек в галошах и плаще. Лицо у него желтовато-бледное, над ремнем нависает брюшко, грудь впалая, очки запотели, а веснушки стали бледнее, но их все так же много, и это Рекс.

Зено протягивает руку, но Рекс его обнимает.

Чувства брызжут у Зено из глаз.

– Джетлаг, – говорит он, вытирая щеки.

– Конечно.

В миле над ним Хиллари подносит к глазу ноготь с облезлым зеленым лаком и тоже смахивает слезу. Наливает в две чашки черный чай, ставит тарелку с печеньем, выключает проигрыватель, надевает огромный лиловый плащ и говорит:

– Оставляю вас двоих, старых корефанов, наедине.

Зено слышит, как он, словно огромный разноцветный паук, сбегает по лестнице.

Рекс снимает плащ и разувается.

– Снег, значит, расчищаешь?

Комната как будто качается на краю обрыва.

– А я вот по-прежнему читаю поэмы железного века мальчишкам, которые не хотят их слушать, – продолжает Рекс.

Зено откусывает печенье. Ему хочется спросить Рекса, мечтал ли тот когда-нибудь вернуться в Лагерь номер пять, чувствовал ли тоску по тем часам, когда они в косом вечернем свете сидели за лагерной кухней и рисовали на земле буквы, – извращенную ностальгию. Однако мечтать о возвращении в концлагерь – безумие, а Рекс рассказывает о поездках в северный Египет, о том, как прочесывал там античные мусорные кучи. Все эти годы, все эти мили, столько надежды и страхов, а теперь он наедине с Рексом и в первые же пять минут совершенно растерялся.

– Ты пишешь книгу?

– Вообще-то, уже написал. – Рекс достает из шкафа бежевый томик с названием синими буквами: «Компендиум утраченных книг». – Мы продали сорока два экземпляра, из них примерно шестнадцать купил Хиллари. – Он смеется. – Похоже, никто не хочет читать книжку про книги, которых больше нет.

Зено проводит пальцем по имени Рекса на переплете. Ему всегда казалось, что книги, как деревья и облака, просто есть. Например, на полках в Лейкпортской публичной библиотеке. И вот оказывается, он знаком с человеком, который написал книгу.

– Взять хотя бы одни трагедии, – говорит Рекс. – Мы знаем, что в пятом веке до нашей эры в греческих театрах их шло не меньше тысячи. А знаешь, сколько сохранилось? Тридцать две. Семь из восьмидесяти одной Эсхила. Семь из ста двадцати трех Софокла. Нам известно про сорок две комедии Аристофана – а дошли до нас одиннадцать, из них не все полностью.

Зено листает страницы, видит разделы про Агатона, Аристарха, Каллимаха, Менандра, Диогена, Херемона Александрийского.

– Когда у тебя есть лишь обрывок папируса с несколькими словами, – говорит Рекс, – или одна строчка, процитированная в чьем-то еще тексте, потенциал утраченного тебя ужасает. Это как мальчики, погибшие в Корее. Мы горюем о них, потому что они не стали мужчинами, которыми могли бы стать.

Зено думает о своем отце: насколько легче быть героем, когда тебя уже нет в живых.

Однако усталость, словно вторая сила гравитации, грозит ему падением со стула. Рекс ставит книгу на полку и улыбается:

– Ты совсем падаешь. Идем, Хиллари тебе постелил.

Среди ночи он просыпается на диване с острой мыслью, что двое спят на одной кровати по другую сторону закрытой двери в семи футах от него. Когда он просыпается снова, спину ломит от смены часовых поясов или какой-то темной сердечной боли. Уже вторая половина дня, Рекс давным-давно ушел в школу. Хиллари стоит у гладильной доски в чем-то вроде кимоно и смотрит в книгу, написанную, судя по всему, на китайском. Не отрываясь от нее, он протягивает чашку с чаем. Зено берет ее и, стоя в мятой дорожной одежде, смотрит в окно на кирпичные стены и пожарные выходы.

Он принимает чуть теплый душ, стоя в ванне и держа душевую лейку над головой. Когда он возвращается в комнату, Рекс стоит на ее прибранной половине и разглядывает в зеркальце свои редеющие волосы. Он улыбается Зено и зевает.

– Перетрахать столько красивых мальчиков – тяжелая работа для старика, – шепчет Хиллари и подмигивает.

Зено успевает ужаснуться, прежде чем до него доходит, что Хиллари пошутил.

Они смотрят на скелет динозавра, едут на двухэтажном автобусе, Хиллари заходит в косметический отдел универмага и возвращается с синими завитками на веках, Рекс рассказывает Зено про марки джина, и Хиллари постоянно с ними, скручивает сигаретки, наряжается в блейзеры, в туфли на платформе, в чудовищное шикарное платье для выпускного бала. Вот уже четвертые сутки его визита, они после полуночи едят мясные пироги в винном погребке, Хиллари спрашивает Зено, дочитал ли тот в Рексовой книге до того, что каждая утраченная книга прежде своего исчезновения какое-то время существовала в единственном экземпляре? Хиллари говорит, ему это напоминает, как он однажды в чехословацком зоопарке видел белого носорога и на табличке было написано, что это один из двадцати последних белых носорогов в мире, единственный в Европе, и как животное смотрело через прутья клетки, издавая звук, похожий на стон, а глаза у него были облеплены мухами. Потом Хиллари смотрит на Рекса, вытирает глаза и говорит, я каждый раз читаю это место, думаю про носорога и плачу, а Рекс похлопывает его по руке.