Гарь - Глеб Пакулов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 64 65 66 67 68 69 70 71 72 ... 125
Перейти на страницу:

Любил воевода красным словцом смутить человека.

То там, то сям наскрёб Аввакум по чужим сусекам за немалые деньги нужного припаса и в самом начале лета с отрядом Пашкова поплыл дальше. Продвигаться вверх по Ангаре стало легче: уже не было на пути больших шивер и порогов, мало встречалось коварных мелей, и к исходу второй недели миновали, не останавливаясь, острог Балаганский. Скоро за ним прошли пост Иркутский — одинокую избу, окружённую тыном, стоящую на острову в устье впадающей в Ангару реки Иркута. Человек десять выбежали к берегу приветить плывущий мимо караван, что-то кричали, махали шапками, потом над их головами вспухли комочки дымков и донеслись прощальные хлопочки выстрелов. И с дощаников махали им вплоть до кривуна, за которым не скоро упрятались от глаз постовых казаков дощаники.

Чем ближе, то бродом по водам, то под парусами подтягивались суда к истоку, тем напористее становилось супротивное течение. Из последних сил протащились мимо огромной посередь реки скальной глыбы Шамана, стерегущего начальный избег из Байкала стремительной Ангары, и сразу, вдруг, пропало под днищами каменистое дно, как будто кто обрубил его, и суда, миновав тот отруб, зависли над бездной, исчерна-синей, непроглядной, с упрятанной в пугающей глуби, мерцающей, колдовски манящей к себе солнечной отсветью. И ширина неоглядная, тихая и вся в искрах гладь морская, и много синего неба над головами присмирили, придавили к седушкам казаков. Изумлённые простором, они онемели, слышно было, как стекают с праздных, замерших над водой вёсел струйки воды. Чары с людей сорвал грохнувший пушечный выстрел: воевода Пашков приветствовал море. И люди ожили, враз вскрикнули, как встряхнутые от сна, заговорили, послышался отрадный смех. Дощаники плавно, как лебеди, выставив наполненные лёгким ветерком паруса-груди, заскользили вдоль берега, под нависшими диковинными скалами с кипящим в расщелинах цветущим багульником и совсем рядом лежащими на отполированных волнами каменных плитах нерпами: округло-тугие и пятнистые туши с чёрными, навыкате, дивьими глазами. Особо осторожные соскальзывали с лежбищ и без всплеска уходили под воду, но скоро их любопытные головёнки выныривали по другую сторону дощаников, чихом отпрыскивали воду и, то уныривая, то вновь таращась на людей, долго сопровождали караван. Ивашка с Прокопкой весело поблескивали изумлёнными глазами, вертели шеями, только Агриппка, поджав губы, сидела накуксясь.

— Доча, пошто грусткая? — тормошила её Марковна. — Любо-то как!

— Так жалко их, потопнут, поди, вон опять унырнули.

Обняла дочку Настасья Марковна, прижала к груди светлую головёнку, зашептала, часто смаргивая отражённую в глазах неза-будковую издымь Байкала.

— Не потопнут, вишь кака вода бравая? Они живут в ней, она имя хоромы хрустальные… Эвон, всплыли!

Агрипка, сдвинув шнурочки белёсых бровок, недоверчиво смотрела на нерп, как ей казалось, опасно шалящих с водой, но лепестки розовых багульниковых губ уже распускались пока в недоверчивую, но улыбку. Мальчишки, разинув рты, восторженно глядели то на вершины утёсов, причудливо выветренные, источенные дождями, похожие на руины крепостей, то на палаты и хоромы, обставленные где серыми, где красными стенами с проезжими воротами. И Аввакум молился, обомлев от чутко дремлющего в державном покое моря.

— Батюшка! — тормошили Аввакума. — Тамо и столпы, и повалу-ши, и ограды каменны! Кто строил-то, одначе Еруслан-богатырь?

Протопоп сидел на чурочке, глядя на невиданную доселе красоту. Сам взволнованный, притянул к себе ребятишек, оградил коленями, объяснил:

— Всё-то богоделанно, детки… И травы красные благовонны гораздо. Чуете, как ветерком запашисто повевает? А чаек-то, чаек сколь витает, да большие какие, а над морем птиц разных зело много. Видите — гуси-лебеди яко снег на воде.

Проплыли вёрст десять, и решил Пашков, пока штиль да благодать, в ночь переброситься всем караваном на другой берег Байкала, которого видно не было, всё крыла кисеёй стлавшаяся над водой дымка. Круто, на юг, повернул воевода караван, велел куда править, да и кормчий на его судне из бывалых, ходил в этих местах ещё с Петром Бекетовым.

Служил молебен на благополучную переправу чёрный поп, кропил суда волосяной кистью, а дощаники тихо шли куда им надобно, строго держась табунком, а когда пришла ночь, зажгли свечные фонари, привесив их к мачтам, и рулили друг за другом, не теряя из виду порхающий крылышком огонёк. Ночь была тепла и глуха, серпик луны подсвечивал в чёрном небе тонкие полоски облачков, и оно казалось исчерченной мелками грифельной доской.

Милосердствовал Байкал-батюшка, не позволял ровно дующему ветру баргузину расшалиться во всю свою страшную моченьку. К исходу третьего дня суда вошли в устье реки Селенги, в одну из проток её, Прорву, и вот тут-то и прорвался сюда буйный ветер, будто вымещал на людях вынужденное затишье. Но суда успели проскочить в реку, подгоняемые воем ветра и вспученными валами, однако несколько дощаников и среди них Аввакумов, черпая бортами, вдоволь нахлебались водицы. Ревел баргузин, трепал прибрежные камыши, ревел и воевода на нерасторопных, казалось ему, казаков, особенно досталось Протопоповой команде. Едва отчерпали воду, Пашков приказал всем до единого, кроме кормщиков, впрягаться в бечеву: река была перемыта мелями, встречное течение сильное. Впряглись, поволокли дощаники вверх по Селенге. Пашков, пропуская их мимо своего судна, грозил костылём, подбадривал матюгами:

— Всех на кишках перевешу, лодыри! Три дни пустопорожничали, таперя навались! Э-эй, на казённике, шавели ягодицами!

Рядом с ним надрывался кривой дьяк Василий, всё видя, всё примечая. Похлопывая его по плечу, Пашков одобрял:

— Один глаз, да зорок, не надобно и сорок. Стегай их, мать в душу!

Дотемна бродили в воде, волоча на бечевах тяжелогружёные суда, пока воевода не дал команду чалиться к берегу, разводить костры. Бок о бок приткнулись в песок все сорок дощаников, вздули огонь сварить каши и просушить намокшую лопатинку. Управились, заговорили, швыркая кипяток, заваренный иван-чаем. Бывалый казак с серьгой в ухе спросил у сидящих кружком вкруг кострища товарищей:

— Крест на берегу Прорвы видали? Там, — махнул в сторону Байкала. — Большой, деревянный?

— Высмотрели, а что? — потянулись к нему казаки с пляшущими на худобных лицах медными бликами догорающего костра.

— Не што, а по ком ставлен, вот главное, — раскуривая трубку, важно проговорил бывалый, видя, какой у них интерес к тому кресту.

— Не тяни ты, а? — приподнялся с земли молодой казачок, который на Ангарских порогах хотел было испоганить реку.

— Сказывать ли на ночь глядя? — засомневался пожилой. — Ну, да ладно, вы не робкие… Тому греху уже шестое лето идёт. На том месте немирными бурятами ночью зарезан бысть посол царской к мунгальскому Цецен-хану Яков Заболоцкий с сыном, а с ними семеро служилых людей русских с толмачом. По их душам крест тот. Так что ухо держи торчком. Тута места дикие, народец здешний Бога истинного не знает, скалам да деревьям молится, а попы у них шаманы-трясуны.

1 ... 64 65 66 67 68 69 70 71 72 ... 125
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?