История России. От Горбачева до Путина и Медведева - Дэниэл Тризман

Хотя информация об общественном мнении внутри диаспор разнородна и отношения, вероятно, достаточно изменчивы, похоже, что у большинства местных русских было мало желания воссоединиться со своей так называемой родиной. К концу 1991 года большинство в российских диаспорах, как и везде, начал благоприятствовать выходу из Советского Союза. Как уже отмечалось, в декабре 1991 года на украинском референдуме 55 % этнических русских избирателей поддержали независимость и значительное большинство населения России в Прибалтике также выступило за отделение от Союза. Несмотря на то что в Эстонии и Латвии к ним относились как к гражданам второго сорта, прибалтийские русские продолжали идентифицировать себя со своими новыми странами. Среди русских в Латвии, опрошенных в феврале 1995 года, 62 % называли Латвию своей родиной, по сравнению с 16 % тех, кто сказал, что их родиной была Россия. 47 % полагали, что образование могущественной России нежелательно, это почти вдвое больше тех, которые думали, что это желательно. Увидев, что случилось с русскими, спасенными в Чечне, очень немногие в странах Балтии хотели такой же участи.

Многие россияне в новой диаспоре считали, что пользовались лучшими экономическими и политическими перспективами там, где они были, чем на территории России. Осенью 1993 года 53 % русских в Эстонии, 43 % в Литве и 34 % населения в Латвии считали, что условия для таких, как они людей были намного хуже в России, чем в их нынешнем местоположении. Процентное соотношение русских, считающих точно так же, увеличилось во всех трех республиках на протяжении 1990-х годов. Большее процентное соотношение опрошенных (64 %, 49 % и 44 % соответственно), полагали, что уровень жизни, вероятнее всего, улучшится в их республике, а не в России; и опять же эти пропорции увеличились с течением времени. Во всех трех прибалтийских республиках в начале 1990-х годов россияне оценивали политическую систему своей республики более позитивно, чем они делали это в России. Влияние экономического кризиса, возможно, снизило напряженность в отношениях между русским и нероссийским коренным населением. В прошлом профессиональное разделение и экономическая дискриминация вызывали этнические обиды. Но все страдали от тягостного перехода к рынку. Занимаясь изучением уличных демонстраций в Латвии и Украине, Стивен Блум обнаружил, что в начале 1990-х годов протест против экономических трудностей[81], в которых русские и коренное население могли выступать вместе, был заменен демонстрациями по национальным вопросам.

Короче говоря, не было большого желания у большинства диаспор обращаться за помощью к российским националистам. Опросы весной 1995 года (54 % русских в Эстонии, 50 % в Латвии и 47 % в Литве) подтвердили, что «жесткие политики-националисты в России[82]угрожают миру и безопасности в этой стране». Жители Приднестровья в Молдове и крымчане в Украине были скорее исключением. На ранней стадии многие россияне в Украине и Казахстане также считали, что СНГ станет мощным, объединяющим институтом, интегрирующим большинство бывших советских республик. К тому времени слабость Содружества стала очевидной, момент для массовых восстаний прошел.

Народное мнение на территории России было намного сложнее. Хотя общественность сочувствовала своим людям, когда сообщалось о случаях национальной дискриминации, большинство считало, что их правительство должно лишь договориться мирно от их имени. Очень немногие поддерживали применение силы. Один из опросов в сентябре 1991 года обнаружил небольшую группу людей в Москве и крупных городах, которая была против передачи России территорий других республик, где преобладали русские (были упомянуты Крым, Донбасс и Северный Казахстан), а в малых городах и в сельской местности количество проголосовавших за и против такой аннексии было равным. Когда в декабре того же года националист Владимир Жириновский созывал демонстрацию протеста[83]в Москве против советского распада, только около 3000 человек появились в городе, где демократические активисты могли моментально собрать на митинг 100 000 человек. В 1996 году опрос «Новый барометр России» показал, что 92 % россиян выступают за переговоры с правительствами соседних стран об условиях российских меньшинств, в то время как только 16 % поддерживают военные действия.

Осторожность общественности контрастировала с более агрессивным национализмом во многих российских политических кругах, в том числе с теми, кто часто имеет либеральные взгляды. Владимир Лукин, бывший посол в Соединенных Штатах, который в начале 1990-х годов был председателем Комитета по международным делам правительства России, потребовал, чтобы Украина возвратила России Крым и весь Черноморский флот. Мэру Москвы Лужкову нравилось приезжать в Севастополь, чтобы утвердить намерения России относительно порта. Александр Лебедь, популярный генерал, баллотировавшийся на пост президента в 1996 году, утверждал, что «мы должны сохранить славный город Севастополь в России, так как это наше законное право». Сергей Степашин, председатель Комитета по вопросам обороны и безопасности, отклонил запрос на быстрый вывод российских войск из Литвы в 1992 году на гениальном основании, что это нарушает права солдат.

Ельцин принял решение называть русских россиянами.

На этом фоне настойчивая дипломатия и сдержанность Ельцина сыграли решающую роль. Настаивая на том, чтобы другие республики признали политические и юридические права их российских жителей, он сопротивлялся оказываемому на него давлению вмешиваться напрямую. В отличие от лидера коммунистов Геннадия Зюганова и ультранационалиста Жириновского, которые оформили свою поддержку российских меньшинств в явно этнических терминах, Ельцин стремился содействовать своего рода «либерально-светскому национализму». Он принял решение называть русских россиянами – термин, который апеллировал к российскому гражданству, а не к русским как этнической и языковой категории. Когда в 1994 году Крым избрал своим президентом Юрия Мешкова, страстного сепаратиста, который выступал за присоединение Крыма к Россию, Ельцин отказался от встречи с ним. Вместо этого он провел переговоры о десятилетнем дружественном соглашении с Украиной, которое было подписано в мае 1997 года, официально признавшая существующие границы и суверенитет Украины над Крымом. Согласно его условиям Черноморский флот был разделен между двумя странами, Россия сохраняла право на аренду своей базы в порту Севастополя.