Если копнуть поглубже - Тимоти Финдли

Никогда.

Люк отхлебнул из бутылки и закурил.

А что, если кому-нибудь позвонить… Например Мерси.

Он посмотрел на телефонный аппарат в другом конце комнаты. И тот, казалось, ответил ему нетерпеливым взглядом: «воспользуйся мной — мне наскучило безделье».

Нет. Плохая мысль. Нечего еще кого-то впутывать в это.

Телефон поник и недовольно надулся.

Люк стал прикидывать, что сейчас делает Мерси.

И бессознательно посмотрел на часы: без восемнадцати восемь.

Наверное, стоит у плиты и готовит ужин для Джейн и Уилла, если они не собрались в «Паццо». Стоит у плиты, режет лук или укладывает последнюю деталь в пазле Уилла: он дарит ей это право, как мужчина — любимой женщине бриллиант, если, конечно, у мужчины имеется бриллиант.

Что-то упало на пол — в доме, а может, в воображении.

Зажги больше света. Веди себя естественно. Никогда не позволяй врагу заметить твой страх.

А вдруг это дядя Джесс…

По-твоему, он не враг?

Люк встал. Еще две лампочки на кухне. В заднем коридоре.

На лестнице.

Он принялся мурлыкать себе под нос:

Путь далекий до Типперери…

Путь далекий домой…

«Типперери» было старинным семейным прозвищем сортира.

По дороге он завернул в комнату, которой пользовался как кабинетом. Зажег медную лампу под зеленым абажуром и, не открывая, запер дверцу шкафа.

Если кто-то засел внутри, потребуется топор, что бы оттуда выбраться. Но там такая теснотища: ложкой не замахнешься — не то что топором…

В столовой никого. Только двенадцать пустующих стульев и гниющие яблоки на блюде.

В гостиной тоже.

И на лестнице.

Люк подергал ручку — передняя дверь заперта.

Теперь на верхнюю площадку. Выключатель коридора второго этажа.

Пусто.

Люк заглянул во все спальни и в каждой зажег свет.

Всего-то и оставалось: маленькая ванная с туалетом и некогда родительская, а теперь его большая ванная и спальня.

Люк осмотрел бельевую кладовую — ничего, кроме белья. Почти разочарование.

Напряжение давило на спину, плечи, колени.

Он потянулся рукой к выключателю на стене своей спальни.

Но свет не вспыхнул.

По-прежнему царила темнота.

Кто-то его ждал.

— Я вывернул лампочки, — раздался голос. — Я вижу тебя, но не хочу, чтобы ты на меня смотрел.

— Почему?

— Не слишком приятное зрелище.

— Ты ранен?

— Вроде того.

— «Вроде того» — не причина, чтобы мне на тебя не смотреть.

— Ну… может, больше, чем «вроде того»… Не хочу, чтобы ты меня видел, и все. Меня пометили.

— Господи! Ты хочешь сказать, тебя порезали?

— Да. Лицо. Так у них принято.

— Тебе больно?

— А разве нам всем не больно?

— Перестань хорохориться — скажи правду.

— Конечно, больно, мудак! Ты что, думаешь, когда режут, не больно?

— Вызвать врача?

— Только попробуй — и ты покойник! Мертвец!

Люк понимал, что так оно и будет: Джесс никогда не грозил зря, и в его заднем кармане всегда лежал нож с выкидным лезвием.

— Послушай, позволь мне тебе помочь. Как-нибудь. Не дури. Разреши хоть что-нибудь сделать.

— Нет, малыш. Я уже промыл порез. Просто не хочу, чтобы ты меня видел.

— Они знают, где ты?

— Наверное. — Джесс помолчал и добавил: — Извини, я не хотел втягивать тебя в неприятности, но мне больше некуда было идти.

Старая песня. Все та же старая песня: больше некуда идти…

— Там на комоде ночник. Можешь ввернуть ту лампу.

Люк подошел к комоду и ввернул лампочку в патрон.

Джесс полусидел-полулежал на кровати, привалившись спиной к подушкам; одеяло сбито. Он подтянул к ягодицам ноги в нелепых детских кроссовках, одной рукой прижимал к лицу полотенце, а в другой держал полупустой стакан с лучшим в доме виски.

В слабом свете единственной лампы Люк не видел порезов на его лице — да еще мешала рука Джесса с полотенцем. Но он разглядел, что оба глаза у дяди подбиты.

— Прикури-ка мне сигарету, малыш, — попросил тот.

— Да, сэр. — Люк невольно улыбнулся. — Ты говоришь, прямо как отец.

— А что в этом удивительного? Я его брат. Мы оба унаследовали этот голос. Так что давай прикуривай.

Люк повиновался и подошел к кровати.

— Не смотри!

— Кончай валять дурака! Куда мне ее совать? В пустоту?

Джесс поставил стакан с виски на прикроватный столик и взял сигарету. Но так и не отвел от лица полотенце.

— Где бутылка?

— Вот здесь, на полу.

Джесс показал.

— Там что-нибудь осталось?

— Конечно. Я пью всего лишь вторую порцию.

Люк обошел кровать, взял бутылку и отправился с ней в ванную, вынул зубные щетки из стакана и налил в него виски. Стаканом для воды воспользовался Джесс.

Только тут Люк заметил окровавленное полотенце за унитазом и пятна крови по бокам раковины: Джесс, видно, хватался за нее руками, когда промывал себе раны.

Интересно, как она темнеет, пролитая кровь. И ни с чем ее не спутаешь. Должно быть, древний инстинкт самосохранения: берегись — здесь льется кровь.

Он вернулся в спальню и со стаканом в руке сел на стул у окна. Закурил, посмотрел во двор.

— Что я должен делать?

— Ты не должен никому говорить, что я здесь.

— Не скажу.

— И не должен вызывать никаких врачей.

— Не буду.

— И, естественно, ни слова полиции.

— Ты просишь очень много молчания.

— И считаю молчание знаком согласия. Ты уже обещал никому не говорить. А это значит — не сообщать и полиции. Ясно?

— Да.

— Вот и хорошо. Учти, я не шучу.

— Знаю.

— Заикнешься — и ты покойник.

— Разумеется. Покойник.

— Я слышал, ты обзавелся женщиной.

— Да?

— Да. Один тип в городе сказал. Мол, у Люка теперь есть подружка.

— Для подружек я немного староват, Джесс. Мне почти пятьдесят. А она еще старше.